class="p1">К утру дождь совсем перестал, оставив после себя обманчиво веселое сапфировое небо над их головами и затопленный мир под их ногами. Ни Малик, ни Карина не упоминали о данном Маликом обещании – Карина берегла силы, а Малик боялся, что не выдержит и скатится в бесплодный спор. Вместо этого, чтобы она не поддавалась сну, от которого могла и не пробудиться, он рассказывал об Обуре.

– Его называют желтой жемчужиной Эшры, – говорил он, и Карина кивала – насколько это у нее получалось в одеяле, в которое Малик завернул ее, чтобы уберечь от горного ветра. – Все здания в центре города выкрашены в разные оттенки желтого цвета, поэтому издали кажется, что на склоне горы горит солнце. А запах! В любое время дня кто-нибудь там печет хлеб, и хлебом пахнет на всю улицу. И всегда можно попробовать заполучить кусочек в обмен на сплетню или стихотворение. Эшранцы любят стихи. Говорят, у эшранцев в десять раз больше стихов в голове, чем монет в карманах.

– Это мне нравится, – хрипло прошептала Карина, и Малик пошел быстрее. Он вел дензика под уздцы – тропа стала чересчур опасной, чтобы преодолевать ее верхом. Это быстро истощало его силы, но тревога гнала его вперед. Дождя не было, но температура воздуха резко менялась в зависимости от состояния Карины, и на Малика обрушивались то обжигающая духота, то ледяной холод.

– Когда все закончится, я покажу тебе все самые прекрасные места в Эшре, – обещал он. Может быть, если он надает много обещаний, они похоронят под собой то единственное, которое нависало над ними обоими.

С каждым шагом двигаться вперед было все труднее. Гора пытала Малика, он с пугающей ясностью видел, что силы его на исходе. Он не первый раз поднимался на гору Мираззат, но сейчас, после всех потрясений, он явно был не в лучшей своей форме.

Кто ты? – каждую мучительную милю спрашивала Малика его родная земля. – Сколько ты еще сможешь пройти?

И каждый раз, когда Малик смотрел вниз с обрыва, он слышал в голове голос, убеждавший его сделать шаг, который навсегда завершит его страдания, – долгое падение, затем короткая боль, затем пустота. Голос никуда не делся; наверное, он будет звучать всегда.

Если бы Малик был один, он, вероятнее всего, свалился бы с ног еще несколько миль назад. Но он был не один, и это заставляло его, несмотря на агонию, двигаться вперед.

Он уже побеждал темные свои импульсы, призывавшие его сдаться, и будет и дальше побеждать их – столько, сколько потребуется.

Скоро Малик уже не мог говорить – грудь болела, ледяной ветер кусал ему лицо и не давал вздохнуть. Но он шел вперед и тащил за собой дензика с привязанной к седлу Кариной. Он спотыкался. Он падал. Но упрямо ставил одну ногу впереди другой и поднимался все выше и выше – до тех пор, пока не достиг знакомого изгиба тропы, охраняемого небольшим каменным идолом, чья рука указывала на Обур. У Малика открылось второе дыхание. Он выбежал на верхнюю точку тропы. Он добрался. Они добрались. С Кариной все будет хорошо…

Он остановился на гребне тропы, а всего в нескольких шагах впереди она обрывалась глубоким провалом, на дне которого блестела грязь и валялись сломанные деревья. С этого места открывался обзор на всю долину, покрытую лоскутами полей, – и Малик понял, что при землетрясении со склона горы соскользнул гигантский оползень и похоронил под собой Обур.

Малик услышал какой-то вой и только через несколько мгновений сообразил, что это воет ветер, а не он сам. Он словно на автомате нашел обходной путь и спустился в город по опасной, готовой обрушиться вниз тропе.

От Обура ничего не осталось. Оползень пережили немногие дома, но и они выглядели так, будто готовы были развалиться от любого толчка. Малик с трудом узнавал город, в котором вырос: вот это стена школы, где его тети по очереди учили детей счету, а вот здесь был базар, куда окрестные крестьяне каждый день Земли сгоняли скот на продажу. Пройдет всего один сезон дождей, и будет очень трудно поверить в то, что здесь совсем недавно был город.

Малик раньше и не думал, что в глубине души всегда надеялся когда-нибудь, когда настанут лучшие времена, вернуться сюда. Теперь его старый дом разрушен, а Зиран семимильными шагами движется к гражданской войне. Для него больше нигде нет места.

По разрушенной улице он дошел до того места, где стояло здание лечебницы, где практиковали и обучались целительницы. Он нее осталась лишь груда камней. Силы покинули Малика. Он упал на колени и заплакал от безысходности, а Карина спустилась с дензика и обняла его – так же, как она обнимала его предыдущей ночью.

Прошло много времени, прежде чем Малик пришел в себя и вновь обрел способность хоть немного соображать.

– И что теперь? – спросил он, сглотнув горькие слезы. Он не знал, кого спрашивает – Карину или богов. – Что будем делать?

Карина нежно повернула его лицо к себе, чтобы он посмотрел на нее.

– Мы проведем Обряд Обновления.

От потрясения он совсем забыл про обряд. Он судорожно замотал головой.

– Нет. Нет, нет, нет, нет. Я… я… я не могу.

– Мы уже не поможем Обуру, но можем спасти от его судьбы другие города. И Фарид может нагнать нас в любую минуту. Надо совершить обряд, а потом ты убежишь куда-нибудь далеко – туда, где он тебя не найдет.

– Я не могу, Карина. Не могу.

– Тогда меня убьет чума, и моя смерть не принесет никакой пользы. Я просто умру, и со мной умрут миллионы людей. Но если принести меня в жертву, они спасутся. А ты накопишь сил и в конце концов победишь Фарида.

Карина дотронулась до спящей на ладони Малика Отметины, и та, почти без участия Малика, превратилась в кинжал. Карина сомкнула его пальцы на рукояти кинжала и направила его острие себе в сердце – прямо туда, куда он ударил ее во время Солнцестоя. Они оба знали, что этот кинжал не может причинить ей никакого вреда, но Малик понял значение этого жеста.

Глаза его наполнились слезами, размывающими зрение. Какой смысл в магии, в чудесах, если он ничего не может сделать для самых дорогих ему людей?

Карина прикоснулась горячей рукой к его щеке. Ей явно уже трудно было говорить.

– Пожалуйста, Малик. Пусть Кхену будет уплачен долг Баии. Давай разорвем этот цикл мести.

Малик перебирал в голове сказки и легенды в поисках какого-то выхода