Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Есть тут и соцстат очерк населения города – благо оно очень picturesque и того заслуживает, будучи «иной, улучшенной версией мира». Давно облюбованный LGBT-сообществом, П-таун, как его называют накоротке, не только имеет тройной пляж (для геев, лесбиянок и для стрейт), но и никого не удивит гей-парой с усыновленным перуанским ребенком. Большая часть недвижимости и бизнеса принадлежит гомосексуалам, они – большинство (меньшинство в настоящий момент – пуэрториканские гастарбайтеры). Работающий где-то в офисе ночью станет drag queen в парике Мэрилин Монро, подающий тебе кофе официант вечером на великосветском приеме будет усажен рядом с тобой – обычное дело, давно привычно.
Каннингем описывает и тех, кого можно счесть фрикам и городскими сумасшедшими даже на этом пестром фоне («к человеку пришла песня, он решил поделиться ею и запел посреди мостовой»). Рассказывает и настоящие человеческие истории жителей. Вот странного и милого мужчины – он всех был готов поселить у себя, всем готовил что-нибудь необычное (Майклу подарил торт, по периметру которого пустил золотых рыбок в трубке), со всеми дружил. Но и его скосил СПИД с лейкемией в придачу. Каннингем отменил интервью, чтобы быть с ним в больнице в его последние дни – и его друзья решили сами обмыть его тело. А потом долго думали, где лучше развеять его прах – выбрали те самые соляные болота у дальнего пляжа. Каннингем до сих пор приходит туда и сооружает ему маленькие постаменты из песка, те, что скоро снесет ветер, унесет вода.
И все это перемежается стихами поэтов, написанных в или по мотивам П-города. «Long Point Light»[132] Марка Доти или «Land’s End» Мелвина Диксона действительно красивы. Они, как и зарисовки Каннингема о фосфоресцирующих ночью рыбачьих лодках, цвете глаз креветок на пляже и ресницах резвящихся китов – для тех странных новых фланеров, кто волею нежданных судеб или уже этой книги посетят Принстаун, П-город на краю света.
Художники лунной столицы
Martin Gayford. Modernists & Mavericks. Bacon, Freud, Hockney & the London Painters. London: Thames & Hudson, 2018. 352 pНе часто книги по современному искусству попадают не только в приоритетные, как говорят книжные маркетологи, выкладки, но и удосуживаются похвал даже от «пробивающих» их лондонских кассиров. Тем более написанные совсем не в жанре «освоим совриск за час», но скорее для весьма интересующейся аудитории. И, кстати, языком красивым, любопытным и не самым простым. Как и подчас приведенные в книге картины – числом 114, сообщает суперобложка.
Мартин Гейфорд и сам далеко не прост – многолетний художественный критик Spectator и автор книг о современной живописи, он может похвастаться собственными портретами работы Люсьена Фрейда и Дэвида Хокни! Поэтому ли устоявшиеся жанры работ об искусстве ему не указ. Он пишет что-то между академической историей живописи и свободным эссе-колонкой, почти в духе Брюса Чатвина (тому, кстати, в книге тоже нашлось место – и на полотне Говарда Ходжкина в виде «кислотно зеленого пятна»).
Итак, Гейфорд сам назначает описываемую эпоху и место – с 1945 по 1970, Англия. «Не то, что бы работы, созданные в Нью-Йорке, Рио-де-Жанейро, Дели или Кёльне были менее великими или значимыми», но – ему интересен именно этот хронотоп, время создания, расцвета и упадка так называемой Английской школы и ее главной, если предельно обобщить, интенции: переизобрести себя, то, как создают искусство, да и само искусство в придачу, разумеется. Но если автору нужно, он перескажет историю жизни более раннего Дэвида Бомберга (1890-1957) или «перелетит» через Ла-Манш в Париж, Лиссабон, опишет жизнь английских художников за Атлантикой. Недаром ведь книга названа «Модернисты и скитальцы/вольнодумцы/ белые вороны» – почти все значения maverick успешно нашли тут выражение.
Стратегии, как и художественная манера и пути жизненных странствий, у подопечных Гейфорда разнятся, разумеется, радикально. Посему работа у него непростая, тут уже он экспроприирует все возможные методы анализа и подачи материала. Описывая бэкграунд и реперные точки биографий не только «главных» его художников Фрэнсиса Бэкона, Люсьена Фрейда и Дэвида Хокни, но и важных людей второго и последующих рядов, он практикует и психологический анализ – благо материалу бы тут позавидовал и венский дед Люсьена Фрейда.
Так, садомазохистские отношения Бэкона со своим любовником Питером Лэси, который избивал Бэкона, выкидывал его одежду, рвал картины, а после разрыва сознательно допился до смерти, своеобразным способом подпитывали творчество Бэкона, давали ему материал. А панические атаки Паулы Регу вводили ее в состояние сродни видениям Гойи, позволяли найти созвучия и рифмы между травлей бродячих собак в Барселоне, картинами ее предшественников и своим фобическим творчеством.
При этом Гейфорд, хоть и разбирает, как холсты, простыни личной жизни художников, но никак не позволяет желтым цветам превалировать в своей палитре. Максимум – может допустить уайльдовских острот, например, о персонажах светской хроники (жена скульптора Джейкоба Эпстайна застрелила свою соперницу из пистолета с перламутровой гравировкой) или властной элиты.
Ярких фактоидов тут вообще больше гораздо, чем на палитре Ауэрбаха (Фрейд смешивал краски на ладони, пока не заработал какую-то болячку, Бэкон же добавлял в краски пыль и грязь для фактурности). Ученики смеялись над тем расстоянием, на которое вытягивал перед собой кисть Уильям Колдстрим. Правительство США поддерживало и всячески пиарило своих абстрактных экспрессионистов в качестве культурной экспансии, одного из элементов «мягкой силы». А вот Бэкон был крайне разочарован Ротко. И т.д. и т.п. тут будет много.
Анализа творчества, впрочем, больше, хватит если не для диссертации, то для порции научных докладов за глаза. Был ли ранний Фрейд сюрреалистом