все прикреплены к месту службы (особым декретом запрещено переходить со службы на службу), к лавкам, к столовым, к городу, где живем, даже к квартире. Для переезда с квартиры на квартиру требуется специальное разрешение. А для выезда куда бы то ни было в прифронтовую полосу, причем понятие прифронтовой полосы толкуется очень расширительно, так что члены северной экспедиции, едущие по казенным делам на Мурман, приравниваются к едущим в прифронтовую полосу (хотя там никакого фронта нет, война с Финляндией там не ведется), требуется совсем особое разрешение, для получения которого нужно подвергнуться дактилоскопическому исследованию. И подобные вещи вводятся без опубликования соответственного декрета, – власти этого конфузятся и скрывают.

Мне об этом сказал вчера один человек, собиравшийся ехать в такую экспедицию (с казенной командировкой по казенной надобности), и, по его словам, ему так противно подвергаться подобному исследованию, которое в старые годы производилось в охранках и в сыскных отделениях, что он отказался от участия в ней. Верить ли этому рассказу? Я верю. Нет такой гнусности, которая вызывала бы к себе недоверие.

23 июня 1920 г. Сегодня ночью у нас был обыск. Всего у меня с лета 1918‐го по лето 1919‐го было 5 обысков550, затем целый год не было ни одного, и, наконец, сегодня – первый за год, шестой по общему счету за время большевичьего режима. Это был обыск повальный, во всем Петербурге. Лишь немногие были избавлены от него. В нашем доме обысканы все квартиры, обыски продолжались с 2 часов ночи до 9.

В два часа М[ария] Ал[ександров]на551 случайно подошла к открытому окну и слышала на дворе разговор:

– Когда же мы справимся с этим домом? Мы лучше разделимся на две партии: одна возьмет одну половину дома, другая – другую.

Таким образом, мы об обыске были предупреждены.

К нам в три часа ночи пришли четыре человека: один матрос, один солдат, один не в военном костюме и одна женщина. Кроме них в обыске принимал участие домовой уполномоченный. Спросили паспорта, читали их крайне медленно и, наконец, по поводу моего паспорта, в котором явственно стояло: Василий Васильевич Водовозов, спросили мою жену:

– Это чей же паспорт, ваш или вашего мужа?

Ясно, что в грамоте не сильны.

Обыск был самый поверхностный, вещей не трогали вовсе, только прошли по комнатам и проверили наличных людей. В заключение объяснили:

– Мы ловим дезертиров.

Любопытно, что из обыскивающих наиболее омерзительное впечатление производила женщина своей отвратительно злобной физиономией.

Утром М[ария] А[ександров]на видела уполномоченного. Он жаловался, что его заставили всю ночь, до 9 часов утра, участвовать в обыске, а к 11 должен быть на службе, – там не примут в оправдание этого обстоятельства, если не придет или опоздает. А он, кажется, чистый большевик.

29 июня 1920 г. Сегодня в «Петроградской правде» (№ 141) помещена статья «К морю», подписанная Политикус552. Под этим псевдонимом прежде писал один большевик, с которым я познакомился в Мюнхене в 1901 г. Он был тогда эмигрантом. Человек не без знаний и не без способностей, но со склонностью мыслить по шаблону, даваемому сильно вульгаризованным марксизмом. Фамилия его, помнится, Михайлов.

Статья очень любопытная. Основная ее мысль выражена в конце:

«Босфор и Дарданеллы играли и будут играть в нашей мирной экономической жизни первенствующую роль и будут иметь первенствующее значение».

«РСФСР немыслима без Украины, а Украинская республика немыслима без свободного выхода в море, то есть беспрепятственного движения по Босфору и Дарданеллам».

«На этот жгучий вопрос нам должно теперь же обратить серьезнейшее внимание и должно зорко смотреть за тем, чтобы англо-итало-французские капиталисты не воздвигали на развалинах прогнившей Турецкой империи нашему экономическому бытию эшафота».

«Нам нужно смотреть за тем, чтобы западноевропейский и американский капитализм не накинул на Босфор и Дарданеллы петли и не подорвал с самого начала развития нашей промышленной жизни, которая, подобно финикийской торговле (?! – В. В.), понесет через Босфор и Дарданеллы в Средиземное море, в моря и океаны, во все страны земного шара новую социалистическую культуру. Нам нужен открытый путь к морю».

Таким образом, программа чистого империализма. И это не личное только мнение Политикуса. Это программа дня. В переговорах с Финляндией (см. «Правда», предыдущий номер) русская делегация отстаивала сохранение за Советской Россией западной части Ледовитого океана во имя стратегических задач против финляндской делегации, требовавшей ее себе во имя принципа национального самоопределения. Таким образом меняются роли! Кстати, когда Финикия553 несла социалистическую культуру?

1 июля 1920 г. Сегодня моя жена была в Петрокоммуне. Туда пришли две работницы, делегатки какой-то фабрики, хлопотать о продуктах; их заставили ждать. Они начали разговор между собой, но громкий, явно демонстративный.

– Да, вот на том отделении выдают продукты, а у нас – нет. Ведь и их, и наше отделение не работают одинаково. А потому, что «они» (то есть большевики. – В. В.) такую политику ведут, чтобы нас, рабочих, одних на других натравлять.

Это задело за живое присутствовавшего чиновника Петрокоммуны, и он начал возражать:

– Что вы, товарищи, говорите! Как это может быть, чтобы мы хотели рабочих на рабочих натравлять! Ведь мы сами рабочие и все делаем для рабочих, что можем. Значит, то отделение послало делегатов и выхлопотало, а вы этого не сделали. А что же нам делать, коли продуктов мало? Ведь война! Вот поляки начали войну – зачем? Не польским рабочим она нужна, а капиталу! Вот в этом беда. У меня брат три года на фронте.

– А у меня муж шесть лет на войне.

– Ну вот, воевал с немцами. Но тогда зачем мы воевали? Кто это знал? А теперь свою землю и свободу защищаем.

– Ох, и теперь не знаем, зачем ведем войну.

– Ну что вы говорите, как это можно? Теперь себя самих защищаем. Потому и голод. А вы – натравливать рабочих на рабочих. То же недовольство и на выборах сказалось554, а вся беда – в войне.

– Да, вы все такое говорите, – заметила работница, видимо не соглашаясь с аргументацией большевиков.

В конце концов работницы получили, что им нужно, и ушли веселые. Было ли это веселье хотя бы временным примирением со строем? Или нет?

Большевик в этом разговоре признал, что на выборах сказалось недовольство рабочих. Это очень ценное признание и, кажется, совершенно правильное. Напротив, в газетах говорится о блестящей победе большевиков, о полном провале их врагов. Но, как я слышу, выборы в очень многих местах дали оппозиционные результаты, но почти везде