намека на враждебность. Последовала долгая пауза. Потом хозяйка смерила гостя пристальным взглядом и внезапно постучала по газете пальцем.

– Если ты спишь и видишь, как бы поработать, почему бы тебе не попытать силы в Лагуне? Ты же врач, правильно? Во всяком случае, если верить всему тому, что нам говорят. Там наверху какая-то редкая лихорадка косит людей. Испанский докторишка унес ноги – так пишут в утренней «Gaceta». А перед ним еще один удрал. И как-то не находится mucho[48] желающих убиваться насмерть. Почему бы тебе не попробовать, мистер?

Харви перестал крошить остатки булочки. Наступила тишина.

– Да, почему бы и не попробовать? – эхом откликнулся он.

Хемингуэй впилась изучающим взглядом в его лицо, на мгновение в ее глазах-пуговицах промелькнула злоба.

– А ты не против, чтобы тебя увезли в миленьком черном ящике, – коварно заметила она. – Только не ты! Ты совсем не возражаешь.

Он едва ее слышал. Им снова завладели мысли о неотвратимости судьбы, и он обдумывал свое положение.

Он поедет. Да, он поедет. Почему это решение сразу не пришло ему в голову? Тут действовало нечто более сложное, чем стечение обстоятельств. У него возникло странное чувство, что этого момента он ждал уже очень давно.

– Тебе нужно добраться до деревни Эрмоса, – продолжила Хемингуэй. – Подняться к поместью Каса-де-лос-Сиснес. Там и началась вся эта канитель. Гнусное местечко. Народ старается лишний раз туда не забредать. Та старая бестия, что торчит в доме, наполовину выжила из ума.

«Я поеду, – подумал он снова. – Да, я должен поехать». Поддавшись порыву, повторил вслух, больше для самого себя:

– Каса-де-лос-Сиснес.

Воцарилась тишина. Мамаша Хемингуэй поморгала, на ее лоснящемся красном лице отразилось любопытство.

– А ты не робкого десятка, – сказала она вдруг. – Этого у тебя не отнимешь. – Потом торопливо исправилась: – Но, силы небесные, попадешь ты в оборот, если полезешь туда.

Он отодвинул стул. Словно ведомый невидимой рукой, поднялся из-за стола и направился к двери.

– Санта-Мария! – удивленно вскричала хозяйка. – Куда это ты так pronto двинул? Отдохни еще. И чтоб мне провалиться, ты бы лучше сначала навел красоту, побрился.

– Я еще не ухожу, – ответил он. – Хочу найти Коркорана. Пора осмотреть его руку.

– Ну так придержи коней. Нечего тут подпрыгивать, а то вот возьму и сомлею. И не ходи никуда без меня, а то заблудишься.

Она игриво подмигнула, смяла кончик сигары о тарелку и поднялась на свои крошечные ножки. Провела гостя по площадке, потом вниз по короткому пролету голой деревянной лестницы и нырнула в узкий коридор. В душном мирке этого дома веяло затхлостью. Снизу доносились взрывы пронзительного смеха, возбужденные женские голоса, звяканье кастрюль.

Затем Хемингуэй торжественно остановилась и распахнула дверь в большую обшарпанную спальню. Посередине стояла огромная позолоченная кровать, покрытая цветастым стеганым одеялом в пятнах. А на кровати восседал Коркоран в красно-синей полосатой рубашке, с видом полного благодушия и покоя откинувшись на несвежие подушки. Рука его была забинтована, на носу сидели очки в стальной оправе, на коленях лежал потрепанный, с загнутыми уголками, том Платона. Ирландец беззвучно шевелил губами и, похоже, не заметил, что сюда вошли.

– Просыпайся, бабуля! – громогласно возвестила мамаша Хемингуэй. – Тут к тебе Красная Шапочка заглянула, желает навестить. Может, улыбнешься и прикинешься довольным? Ты, чертов негодяй, который изгваздал кровью лучший ковер в этом доме!

Джимми поднял голову, увидел Харви, и его глаза за стеклами очков стали круглыми, как у совы. Потом преувеличенно вздрогнул, изображая изумление и удовольствие.

– Так-так-так! – вскричал он. – С утра такая радость! Здрасте-пожалста, а я-то думал, ты уплыл и даже не пришел попрощаться. Так что не удивляйся, что я ошарашен. Давай выкладывай, почему ты не на борту?

– Судно ушло. Отправилось в плавание без меня.

– Так-так, – повторил Коркоран. – Беда-то какая, вот беда, хуже не бывает.

– Помолчал бы уж, – откликнулся Харви. – Ты знал, что оно ушло.

– Нет, ты только погляди! – обратился Коркоран к Хемингуэй со льстивой улыбкой. – И это после всего, что я для него сделал, вытащил из такой передряги. Набрасывается на меня! Ладно, не важно. – Он повернулся к Харви. – Ты мне сделал подарок – остался со мной. К тому же радостно видеть, как ты снова расхаживаешь на своих двоих.

Харви подошел к кровати и начал разматывать повязку.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он коротко и, наклонившись, осмотрел рану – неглубокий порез на трицепсе.

– Это пустяки, чесслово. Для человека вроде меня, привыкшего отвешивать и получать тумаки, это укол булавкой, не больше. Надеюсь только, что когда-нибудь повстречаю желтого парня, который это сделал.

– Несколько дней отдыха – и ты полностью поправишься, – заключил Харви. Он поменял повязку, аккуратно перемотал бинт и встал. Потом с видимым напряжением сообщил деревянным голосом: – А я тем временем отправлюсь в Лагуну. Посмотрю, что там за эпидемия.

Поглаживая щетинистый подбородок, Джимми обдумал эту информацию.

– Ладно, – сказал он наконец, – за тебя я рад. Но как же я? Мое фартовое дельце улетело в тартарары. И что делать дальше, непонятно. А пойду-ка я с тобой, вот что.

– Это совершенный абсурд. Тебе нужно пару дней полежать в постели.

– Тогда заявлюсь к тебе, когда поправлюсь. Ей-богу, ты от меня так просто не отделаешься. Как только спущу ноги на пол, в ту же минуту помчусь за тобой.

– В этом нет необходимости, – настаивал Харви. – Я не хочу, чтобы ты там был.

– Так оно даже лучше, – откликнулся Джимми, по обыкновению ухмыльнувшись. – Прискачу только для того, чтобы тебя позлить.

Он покопался здоровой рукой под подушкой, извлек табакерку и с торжественным видом вдохнул табак.

Глава 17

Ближе к вечеру, когда солнце повисло над западным склоном Пика, Харви пешком отправился в Эрмосу – деревню под Лагуной. Расстояние было значительным, а подъем крутым – сразу за чертой города дорога шла вверх зигзагами под головокружительным углом, – но Харви угрюмо и опрометчиво вознамерился обязательно пройти этот путь своими ногами. Каким-то образом физические усилия помогали справиться со смятением духа, и, по мере того как путник поднимался все выше в жарком мареве и его обувь покрывалась пылью, а лоб заливал пот, он все больше успокаивался. Шел прямо на закат – темная пылинка на фоне сверкающей реки света, разливавшейся по зазубренным лавовым скалам Тейде. Над кромкой кратера клубилось крохотное сияющее облачко. В небе звучала симфония красок, которой вторила земля. С обеих сторон на дорогу свисали темно-зеленые листья банановых пальм; изорванные ветрами мясистые стебли поникли в светлом покое. Округлые резервуары с полупресной водой, желтой и драгоценной, как золото, лежали сонно,