- Н-не подх-ходи ко м-мне… – шепчу, вслепую отступая назад. Панический ужас, ледяной лавиной проходится по моему телу с ног до головы, заставляя меня  дрожать в порыве нервного приступа.

Мужчина делает медленный шаг навстречу, заставляя меня пятиться к стене.

Мне страшно. Дикий, необузданный страх поглощает мой рассудок, сковывая его капканом из порушенных надежд.

Бывшие некогда самыми любимыми, малахитовые глаза сейчас вспыхивают опасным огнём, способным запросто сжечь меня дотла, не оставив даже горсти пепла.

Андрей останавливается, наклоняя голову на бок, и устремляет на меня внимательный изучающий взгляд, словно сканируя с ног до головы, влезая в самую душу и забирая оттуда всё, что от меня осталось.

- Ты боишься меня, Катя?

Его голос, холодный, как лёд, вызывает волну мурашек по моему телу.

Делаю ещё несколько осторожных шагов назад, до тех пор, пока не упираюсь спиной в бетонную стену. Всё, дальше идти некуда.

Поднимаю затравленный взгляд на мужчину, замечая, что он снова движется на меня. Его походка плавная и уверенная как у хищника, учуявшего добычу.

В отчаянной попытке защититься, хватаю со стола нож, выставляя его перед собой в последний момент, потому что спустя секунду Андрей тормозит буквально в миллиметре от острого лезвия.

Сердце заходится в бешенном ритме, от осознания того, на сколько жалки мои попытки противостоять ему, потому что в следующее мгновение, одним резким движением Андрей вырывает у меня оружие, оставляя полностью беззащитной перед ним.

Поднимаю на него полные ненависти глаза, в глубине которых шумным прибоем плещется океан пожирающей меня боли.

- И что теперь? Ты убьёшь меня?

"Заговори, чтобы я тебя увидел" Сократ

У разоренного стола сидишь немая, как скала,Ты около и ты ушла... О чем ты думаешь?Судьбою соединены, мы – две планеты, две страны;Два грохота, две тишины... О чем ты думаешь?Так близко, что в глазах рябит,Так цепко, что нельзя забыть.Так долго, что не может быть...О чем ты думаешь; о чем ты думаешь?

Роберт Рождественский

Вокруг меня словно разыгрывается какая-то грёбаная комедия абсурда. Сердце колошматится с такой охренительной силой, словно собирается продолбить мне рёбра.

- Что Вы сейчас сказали?! – утыкаюсь ошарашенным взглядом в тётю Люду и наблюдаю за тем, как её глаза, словно в замедленном кадре какого-то долбанного фильма, из умилённо-восхищённых округляются до размеров Плутона.

- Ан… Андрюша… – нервно заикается женщина, сделав небольшой шаг назад и испуганно прикрыв рот рукой – Ты что… ты разве не знал об этом?

Что. Блять. Здесь. Происходит. ТВОЮ МАТЬ?

Это чё, прикол такой что ли, я просто никак не пойму? Может, по всему дому натыканы камеры и вот-вот из-за угла выскочит Валдис Пельш и скажет, что меня феерично наебали?

Даже, блять, по сторонам оглядываюсь, в поисках притаившегося оператора, ведущего видеосъёмку всего этого сумасшествия. Которого, естественно, не нахожу.

Перевожу взгляд на Катю, в попытке понять, понимает ли она, что за чушь несёт наша соседка.

Судя по тому, как та стоит с бледным лицом и таким видом, будто сейчас свалится в обморок, она явно тоже не в курсе всего этого пиздеца.

Катя таращится на тётю Люду своими огромными глазами, обхватив себя руками за плечи, и трясётся, как осиновый лист.

Не в силах больше выносить напряжения, буквально пропитавшего дом, со всего размаху вбиваю кулак в столешницу и ору в сторону всё ещё закрывающей себе рот женщины.

- Вы так и будете молчать? Я, блять, хочу знать, какого хера здесь происходит!!!

Тётя Люда подпрыгивает на месте от громкого хлопка и моего бешеного ора, последовавшего после, но руку от лица, благоразумно убирает. Ну, блять, надо же! Неужто сообразила, что пора рот уже раскрыть, наконец.

Мельком кошусь в сторону Кати, проверяя, не испугал ли я её своими криками, но она, кажется, вообще ни на что не в состоянии реагировать. Просто стоит с каменным лицом и смотрит на соседку, которая, тяжело вздохнув, наконец, прерывает молчание.

- Андрей… я… клянусь, я бы ни за что не сказала этих слов, если бы знала, что ты не в курсе ситуации. Твой отец, он… когда ты убежал из дома, я спросила его, что произошло. И он сказал, что ты узнал правду, что не являешься, на самом деле, их сыном, и поэтому ушёл. А они не смогли тебя остановить. – сказав это, женщина тяжёло выдыхает, словно все её силы были брошены на то, чтобы выдавить из себя этот короткий, но чертовски, сука, информативный монолог.

Так вот оно значит что. Бастард – это я. Хотя, в общем-то, у меня и не было никаких сомнений в том, что из нас с Катей, именно я – подкидыш. Или приёмыш, или хрен его знает, как я вообще попал в эту семью.

Непроизвольная ухмылка расползается по моей роже. Нет, ну это логично вообще. Теперь-то мне понятно, почему отец меня драл ремнём, как сидорова козла за любой проступок. Ей богу, иногда у меня складывалось такое ощущение, что он специально выискивал причины, за что бы мне вломить хорошенечко. Видимо, не казалось.

Так ещё и смотри, козлина, сказочку какую для знакомых сочинил. Типо я из их хаты свалил, потому что, бедненький, с жестокой правдой смириться не смог. Жопу свою, значит, прикрыть решил. Я, типо, не благодарный сын, не оценивший его широкого жеста приютить чужого выродка, а он у нас, оказывается, святой жертвенник такой. Ну молодец, что тут скажешь.

Только я вот понять никак не могу, если я ему был так противен, с какого хрена они меня вообще терпели в своей семье? На кой вообще меня было заводить?

И слово-то какое – «заводить». Словно я зверушка, которую хозяева в начале купили где-то на птичьем рынке, а потом поняли, что им в тягость постоянно выгуливать непослушного щенка, а выбросить уже не получится, потому что все их знакомые собачники начнут тут же возмущённо охать и ахать, мол как можно было вышвырнуть такого очаровательного пёсика.

Вот и терпят сквозь зубы, как могут.

Тем временем, словно прочитав мои мысли, тётя Люда продолжает.

- Я же их семью с самого, можно сказать, основания знаю. Светлана, ваша мама, всегда очень детей хотела. Такая счастливая ходила, когда они с Петром поженились. Всё мечтала поскорее забеременеть. Я уж ей говорила, не торопились бы так, поживите хоть годик для себя. Детей настрогать - дело не хитрое, всегда успеется. – глаза женщины словно заволакивает туманом, когда она погружается в воспоминания. Кажется она не видит уже ни меня, ни Катю, ни вообще что бы то ни было вокруг, словно окунувшись на тридцать лет назад. – А потом проходит месяц, другой, тертий, за ними и год уже миновал, а беременность так и не наступает. Светалана, конечно к доктору сразу побежала проверяться, что не так. Ну и он ей поставил диагноз – эндометриоз. Оказывается, Света уже была беременна когда-то. Но они с Петром тогда ещё не были женаты, и он настоял на аборте. Сказал, мол ребёнок должен быть зачат в законной семье, а с этим мы позора не оберёмся. – вот же поскуда. Руки сами собой сжимаются в кулаки, от рассказываемой соседкой истории, да так сильно, что костяшки на пальцах белеют, не полчая достаточного притока крови.