Анна

Аня отворила ободранную, держащуюся на одной ржавой петледверь. Вошла в знакомый подъезд с вечно протекающей батареей, расписаннымиматерными словами стенами, заплеванным бетонным полом. Поднялась по плохоосвещенной лестнице на четвертый этаж. Остановилась у обитой коричневымдерматином двери. Позвонила. И стала ждать, когда за дверью послышатся тихиешаркающие шаги. Хотя бабуся плохо ходила и была глуховатой, открывала она почтисразу же – не иначе, сидела в прихожей на табуреточке и ждала свою Анюту.

Но на сей раз Аня знакомых шагов не услышала. За дверьювообще стояла гробовая тишина. Странно! Даже если бабуся сидит не в прихожей, ав комнате, она должна хотя бы крикнуть, как кричит всегда: «Иду, иду, девочка!»И радио молчит. Обычно бабуся слушает радио, она, может, и телевизор посмотрелабы, да нет его в бедной старухиной квартире. В ней вообще нет ничего, кромедопотопной мебели и старого дребезжащего холодильника. Ни телевизора, нителефона, ни даже плиты – бабуся греет свой скудный обед на примусе. Иродственников у старушки нет. Есть только Аня, работница собеса. Девушка,помогающая за мизерную плату одиноким старикам.

Аня устало привалилась к стене, опустила тяжелую сумку спровизией на пол. Как же она вымоталась! Сначала в собес за авансом (семьсотрублей – живи, как хочешь!), потом на рынок за продуктами (у старух на харчи изсупермаркетов пенсии не хватает), следом на почту: одна из подопечныхвыписывает какую-то коммунистическую газету, а из ящика ее постоянно воруют –кому-то, видно, нечем зад подтереть. После обеда по бабкам пошла: у коммунисткибыла – газету отдала; у кошатницы – кильку кошкам принесла; у скандалистки –достала ей брошюру «Права потребителя», чтобы впредь скандалилааргументированно.

К ужину до своей любимой бабуси добралась, до ЭлеонорыГеоргиевны.

Да, Элеонору (бабу Лину) Аня любила. Она была единственнойиз подопечных, кто ее не раздражал. Остальные склочные, капризные, желчные,жадные – каждую копейку считают и норовят тебя в краже этой копейки обвинить. Абабуся Лина добрая, ласковая, приветливая и гостеприимная. Почему, интересно,такая милая женщина осталась одинокой? Ни мужа, ни детей, ни внуков. Дажепомочь некому…

Аня позвонила еще раз, уже настойчивее. Уж не случилось личто с бабусей? Все же старый человек, как-никак восемьдесят шестой год пошел. Ктому же больные ноги, сахарный диабет и шумы в сердце. А если плохо старушкестало, что делать? «Скорую» даже вызвать неоткуда. Соседи, жлобы опойные, своителефоны давно на барахолке загнали, а единственная приличная бабка,проживающая в подъезде, чужим дверь не открывает, хотя Аню сто раз видела изнает, к кому она ходит.

«Жаль, что нет сотового телефона, – подумала Анна. –Как бы сейчас пригодился!» Но такую роскошь, как мобильник, она себе позволитьне могла… А собственно, что лукавить? Она себе не могла позволить даже новогопальто, сапог или шапки. То, что на ней сейчас (драповая хламида с мутоновымворотником, дерматиновые боты, мохеровый берет), куплено в комиссионке три годаназад. Одяжка из коммуналки – вот кто такая Анна Железнова. Рвань. Срань. Идрянь. По-другому ее и не называли. Ни мать, покойница, ни одноклассники, нисоседи, ни случайные знакомые, ни она сама… Только бабуся величала ее«девочка», «милая», «красавица»… А ведь Анна и на самом деле почти девочка –только двадцать три стукнуло, почти милая – никому за свою жизнь ничего плохогоне сделала, почти красавица – если причесать, приодеть да еще дать отоспаться…Ух, какой бы Анна красавицей стала!

…Сумка с продуктами, до сего момента спокойно стоявшая наполу, накренилась – это большая банка сгущенки (любимое бабусино лакомство)упала набок и, начиная вываливаться, потянула за собой всю котомку. Аня наклонилась,чтобы ее перехватить, да так и застыла в полупоклоне…

Дверь оказалась не запертой!

В голове тут же пронеслось – такого не может быть! Бабусявсегда запирает дверь. Всегда! Причем на три запора: на ключ, цепочку ищеколду. Аня даже считала это манией. Ну зачем, спрашивается, такбаррикадироваться, если самое ценное, что есть в квартире, это холодильник«Днепр» 1970 года выпуска?

Но сегодня дверь была не заперта. Более того, она была чутьприоткрыта. Совсем немного, Аня этого сначала и не заметила, но теперь,прислонившись лицом к дерматиновой обивке, она увидела щель. Из нее пробиваласьузкая полоска света и слабый запах бабусиной квартиры. Аня очень хорошо помнилаего, потому что он, этот запах, был неповторим. Дома других старух пахли либопылью, либо сыростью, либо хлоркой, либо кошачьей мочой. И только Лининаквартира была пропитана неожиданно-прекрасными запахами: дорогой кожи, элитныхсигар, терпкого вина и еще чего-то неуловимого… И как ни пыталась Аннауговорить себя, что ей это только чудится, ничего не получалось – она былауверена, что именно так пахнет во дворцах.

Бабусина халупа источала аромат роскоши!

Аня присела на корточки, сунула указательный палец в щель инемного приоткрыла дверь. Света стало больше. Зато запах исчез, будто выветрился.

Через образовавшуюся щель Аня смогла разглядеть узкую,устланную домотканой дорожкой прихожую: одностворчатый шкафчик в углу, тут жеящик для обуви, рядом тот самый табурет, на котором бабуся любила сидеть,поджидая свою Анечку, на стене мутное зеркало, и дверь в самом конце коридора,которая вела в шестиметровую кухоньку… Вот у этой самой двери Аня и увиделабабусю…

Она лежала на полу. Спиной к прихожей. Ее худенькие плечи,обтянутые вязаной шалью, были приподняты, словно она пожимала ими. Голова низкоопущена на грудь, виднелся только седенький пучок на затылке. Ноги в короткихваленочках (у нее всегда мерзли ноги!) поджаты под себя.

– Бабуся, – шепотом позвала Аня и бухнулась наколени. – Бабусечка…

Элеонора Георгиевна не пошевелилась.

Аня, не вставая с колен, на четвереньках поползла к лежащейна дощатом полу бабусе. Расстояние до нее было небольшим, метра три, но у Аннывсе никак не получалось его преодолеть. Ей казалось, что ползет она оченьбыстро, так быстро, что штаны на коленях должны изорваться вдрызг, но добратьсядо разнесчастной кухонной двери у нее все не получалось…

Наконец она приблизилась к сухонькому телу и смогладотянуться до острого бабусиного плеча. Аня обхватила его ледяными пальцами,потрясла, потянула на себя…

– Бабусечка, вставай, простудишься, – зашепталаАня, приблизив губы к прикрытому седыми прядями Лининому уху. – Вставайже…

И она резко дернула бабусю на себя.

Тело старушки перевернулось и с глухим стуком шмякнулось наспину.

Аня отпрянула. Она увидела пустые бабусины глаза, скрюченныепальцы, перекошенный рот. Глаза, пальцы и рот мертвого человека.