– Беженка, что ли?

– Нет, коренная москвичка, опять же если веритьсоседке.

– А паспорт посмотрели?

– Паспорта как раз мы не нашли. В квартире вообще ниединого документика нет. То ли в другом месте спрятала, то ли потеряла.

– Про родственников что-нибудь выяснили?

– Какие родственники? Тебе же девчонка из собесасказала, что старуха была одинокой.

– Слушай, – неожиданно оживился Володя. –Тебе эта Анна Железнова не показалась чокнутой?

– Не то чтобы чокнутой, а какой-то блаженной. Не отмира сего.

– Да уж! В нашем мире уже лет десять не носят такихпальто… Вроде молодая девка, а так себя запустила…

– А она не могла старушку замочить, как ты думаешь?

Аня закусила губу, чтобы не вскрикнуть, – она никак неожидала такого обвинения.

– Сначала я именно так и подумал, – протянулВолодя. – Но у девчонки алиби. Впрочем, его, конечно, еще надо проверить…

– И какое у нее алиби?

– В момент убийства, а совершено оно, если веритьнашему эксперту, между 8.30 и 9.30 утра, гражданка Железнова была на другомконце столицы – получала аванс по месту работы… Свидетелей, как понимаешь,найдется куча…

Стас двусмысленно хмыкнул, после чего достал из карманасигареты, спички и, присев на корточки, закурил.

– Необычное это убийство, – задумчиво проговорилон, выпуская дым через нос. – Не похожее на другие…

– Я бы сказал, убийство в стиле ретро, –меланхолично заметил Володя.

– Тебе тоже пришло в голову именно такое сравнение?

– Наверное, из-за этого дурацкого кинжала; кстати, надопробить у антикваров, какова его рыночная стоимость…

– Мне кажется, дело не только в кинжале. Просто сейчастак не убивают… – Он нервно стряхнул пепел с сигареты. – Вспомни,сколько мы дел вели (заказухи я в расчет не беру, там другое), а все одно и тоже… Грабят – убивают, насилуют – убивают, завидуют – убивают, перепьются – тожеубивают. Грязь, деньги, кровища, похоть! Но на моей памяти нет ни одногоубийства, похожего на это… Оно какое-то ненастоящее: чистенькое, прилизанное,даже элегантное… То ли книжное, то ли киношное, то ли лубочное…

– То ли ритуальное, – неожиданно перебил товарищаВолодя.

– Кинжал не ритуальный, обычный боевой, я узнавал успециалиста…

– Знаю, но он должен что-то символизировать, иначестарушку зарезали бы обычным кухонным ножом…

Володя хотел еще что-то добавить, но в тот момент, когда оноткрыл рот, из-за холодильника со страшным грохотом выпала Анна. Устав сидеть вскрюченном положении, она решила распрямиться, а так как хорошо и ладно у нееничего в жизни не получалось, то, меняя положение тела, она каким-то образомумудрилась зацепиться ступней за ножку, после чего полетела на пол, больношмякнувшись лбом о батарею.

– Здрасьте, – пролепетала Анна, неуклюжеподнимаясь с колен. – Я вот тут задремала… Извините…

– Это что еще за явление Христа народу? Тебе куда быловелено идти? – накинулся на нее Стас.

– Домой, – с дрожью в голосе ответила она.

– А ты чего тут сидишь?

– Я же говорю, задремала…

– А ну топай домой по-быстрому, пока я тебя в каталажкуне упек…

Аня от страха задрожала, и, бормоча извинения, стала мелкимишажочками продвигаться к выходу.

– И сумку не забудь! – рыкнул Стас, сверкнувглазами, точно Зевс.

Аня послушно вернулась за сумкой, вцепилась в нее, как вспасательный круг, и бочком, бочком вышла в прихожую. На счастье, тело бабусиуже убрали (на полу остался только меловой контур), поэтому Аннабеспрепятственно преодолела четырехметровое расстояние до двери, быстрораспахнула ее и пулей вылетела на лестничную клетку.

До первого этажа добежала в считанные мгновения, но вместотого чтобы выйти из подъезда и, как было велено, топать домой, Аня усталоопустилась на заплеванную ступеньку, уткнулась лбом в стену и по-щенячьизаскулила. Вообще-то она не была плаксой, но сегодня что-то разнюнилась…Сначала начала рыдать от испуга, потом от растерянности, позже из-за жалости, авот теперь от обиды… Да, ей было обидно! Но не потому, что на нее накричали иобозвали явлением Христа народу – к этому ей не привыкать, на нее кричали все,кому не лень, горько стало оттого, что ей некуда было идти. Конечно, жилплощадьу нее была, и довольно большая (целых двенадцать метров), но комнату вкоммуналке, в которой, к слову, она прожила всю жизнь, у нее язык неповорачивался называть домом. И причин тому было множество.

Первая: комнатенка была жутко неуютной – до революции наместе Аниной обители находился черный ход, но в тридцатых годах лестницу решилизабаррикадировать, а узкий длинный коридор с бетонным полом и подслеповатымоконцем у самого потолка сделать комнатой. Вторая: чтобы попасть в свои«покои», приходилось пересекать не только всю квартиру, но и кухню, а этопросто ужасно, поскольку оттуда вместе с тобой в них проникали и пар, и вонь, игарь, и дым, и ругань злющих соседей. Третья, самая весомая: все то время, чтоона провела в стенах этой комнатенки, Аня была несчастна. Конечно, она и всадике, и в школе, и в библиотеке, и даже в кино не ощущала себя особосчастливой, но дома… дома она просто задыхалась… Ее угнетала и вечная сырость,и непрекращающийся гам, и убогость обстановки, и отсутствие элементарного уюта,и вечные материны любовники, сменяющие один другого, и то, что когда этилюбовники появлялись, ей приходилось ночевать в шкафу…

Последняя проблема исчезла, когда мать умерла, но легче отэтого не стало, потому что все осталось по-прежнему: и сырость, и убогость, игам. Не так давно у Ани появилась надежда: ее соседка Агриппина Тихоновнапривела в квартиру покупателя на свою комнату, и покупатель этот, окинув взоромдвухсотметровые дореволюционные хоромы, возжелал купить их целиком. Взаменпредложил каждой семье по квартире на выселках. Обитатели коммуналки, коихнасчитывалось восемнадцать человек, на предложение «благодетеля» отреагировалипо-разному: кто-то тут же согласился, кто-то решил торговаться, на выселки им,видите ли, ехать не хотелось, кто-то отказался категорически, побоявшись, чтообманут. В числе самых покладистых оказалась и Аня, да ее не особо слушали – изее клетушки потенциальный покупатель думал сделать кладовку.

В итоге ничего у них с продажей не вышло. Устав выслушиватьнелепые требования жильцов, дяденька купил другую коммуналку, этажом ниже,сделал в ней ремонт и уже вселился вместе с женой, родителями, дочкой,ротвейлером и крысой неизвестной сиамской породы.

Больше пока желающих приобрести их запущенную коммуналку небыло, а Аня так надеялась… Иногда, когда от духоты и влажности она не моглауснуть, в ее воображении возникала такая картина: отдельная квартира (пусть навыселках, пусть однокомнатная, но отдельная) со светлой кухней, на окнезанавески в горошек, непременно красные, на подоконнике герань, в углу стол, нанем солоночки, салфеточки, чашечки, блюдца, рядом табуретка, на табуретке она,на ее коленях кот… Все! Больше ничего Анюте для счастья не надо… Даже сотовоготелефона!