текстильной промышленности. Вот, пригодились знания! А скорее пригодились её безукоризненный вкус и его уставной капитал. Но это уже мелочи жизни.

Забавно, но за наличие бизнеса журналисты его редко ругают. Ну печёт знаменитый артист хлеб, его, мол, проблемы. Чаще критикуют за политику. Член одного общественного совета, другого, депутат областной думы. Зачем это всё востребованному певцу? Андрей Иванович и сам не мог бы дать ответа на этот вопрос. Да и не посчитал бы нужным давать. Он просто так привык: думать и о себе, и о своей семье, и о своей Родине. Участие в политической и общественной жизни он искренне полагал заботой о Родине.

***

Первый раз в жизни Андрей в Большом театре. И в каком качестве! В качестве артиста. Да, солиста хора, но шутка ли сказать, в ложе будет сидеть сам товарищ Сталин!

– Имейте в виду, – строго внушает Сергей Сергеевич, – на товарища Сталина глазеть нельзя! Смотрите в зрительный зал.

– А он не в зрительном зале сидеть будет? – удивляется Андрей.

– Нет, – рявкает Сергей Сергеевич.

– А где?

– Кигель, ты меньше болтай, связки береги! Где надо, там и будет. Ваше дело выйти, спеть песню и уйти за кулисы. После выступления все пойдём в буфет, там для вас накроют отдельный стол с пирожными и лимонадом.

Пирожные Андрей ел до этого момента всего один раз. Лимонад даже не пробовал. И всё равно ему интереснее увидеть товарища Сталина. Настоящего! Живого! С усами! А если он от волнения слова забудет? Ладно, если кто другой испугается, в хоре не страшно, никто не поймёт. Но если запевала собьётся, беда!

Последний прогон в пустом зале, во время которого Андрей старается изо всех сил своего уже начинающего ломаться голоса. Только бы не дать петуха, только бы голос слушался. Но не погонит же его Сергей Сергеевич из хора накануне такого ответственного выступления! Как жаль, что скоро всё равно придётся уходить. Почему природа так несправедлива и мальчикам приходится замолкать на несколько лет? И никто не знает, будет ли вновь обретённый голос таким же приятным и звучным, как звонкий мальчишеский дискант? Андрею очень не хочется уходить со сцены. Особенно теперь, когда он стоял на подмостках Большого театра! Видел ослепительную позолоту балконов и революционно-красный бархат кресел. А занавес! Огромный, величавый, в серпах и колосьях, выплывающий из волшебного закулисья. Правда, закулисье как раз Андрея разочаровало. Какое-то оно оказалось совсем не волшебное, а серое, тесное и захламлённое. Но тем ярче ощущался контраст, когда из него ты шагал на освещённую сцену и запевал про пионерский строй весёлый. Изо всех сил стараясь не смотреть в царскую ложу. Конечно же он понял, где сидит товарищ Сталин. Уже на концерте понял. Перед самым выступлением к ним подошёл суровый дядька с непроницаемым лицом и объяснил, куда именно смотреть нельзя ни в коем случае. Именно туда невольно устремились глаза Андрея, стоило ему встать посреди сцены. Но ничего не случилось! Товарищ Сталин улыбался, смотрел как-то даже ласково. Или Андрею так показалось? Расстояние всё-таки приличное. И текст Андрей не забыл, и голос не сорвался. И пирожные в буфете были необыкновенно вкусные. Андрей съел половинку, а вторую половинку отнёс домой. Маме.

***

Офис у Кигеля просторный, целых четыре комнаты. Одна для секретаря, остальные в его личном распоряжении: мини-студия с электрическим фортепиано, если нужно быстро разучить песню или просто распеться, непосредственно кабинет, где он работает с бумагами или принимает гостей, и ещё одна комната, куда особо дорогие гости плавно перетекают в процессе беседы. Там уже мягкие кресла, столик, кофемашина и мини-бар. Содержать такое помещение, да ещё и в историческом здании в самом центре Москвы – удовольствие не из дешёвых. Но и Кигель человек не бедный. Да и без офиса никак. Даже будь он просто артистом, пришлось бы бесконечно таскать в дом журналистов, организаторов гастролей и прочий полезный люд домой. А он ещё и не просто артист.

– «Я депутат советской… улицы», – насвистывает Андрей Иванович, кивая помощнице Марине и проходя в кабинет.

Он всегда что-то поёт. Даже несвойственный ему репертуар. Это вот явно из шансона. Сашка её пел, что ли? Кигелю нравилось петь. Он искренне полагал, что настоящий певец петь любит. Не может не петь, дома ли он, на концерте или на рыбалке. Но общение с коллегами доказывало обратное. Взять хоть Лёньку Волка. Этот может неделями рта не открывать, если никуда не приглашают за гонорар, и ему нормально. Как в том анекдоте: могу копать, могу не копать. Кигель «не копать» не мог никогда. С самого детства.

– Андрей Иванович, – в кабинет заглядывает Марина, – звонила Лилия Ахундова, хотела узнать, когда вы будете на месте. Я ей сказала, что с утра, она обещала заехать.

Он кивает, уже зарывшись в бумаги. Марина тщательно сортирует их, стараясь отделять те, что связаны с его депутатской и общественной деятельностью, от текстов песен, договоров на выступления и всего, что касается Кигеля-певца. Но разделить это порой невозможно. Он уже и сам не знает, где заканчивается артист и начинается политик и общественник. Хорошо, хотя бы у пекарен есть управляющий. И то нужно ездить, контролировать, вникать в производственные процессы, иначе давно бы потеряли и качество, и бренд. А бренд – это его имя, на которое он работал всю жизнь.

Вот, например, письмо от директора детского дома маленького-маленького города. Его и на карте не сразу найдёшь. Другой бы и не нашёл, но Кигель так много гастролировал за свою жизнь, что географию поневоле выучил. Ещё и не обычный детский дом, а для детей с отклонениями в развитии. Неудивительно, что в глуши – сослали подальше, чтоб глаза не мозолили и совесть не будили. Финансирования практически нет. На еду хватает, одежда кое-какая имеется, а всякие излишества, типа футбольных мячей и кроссовок, уже не предусмотрены. Да и зачем им мячи, если спортивный зал давно в аварийном состоянии, того и гляди потолок на голову упадёт. Фотографии в письме тоже были. Чем дальше Андрей Иванович читает, тем большее негодование поднимается в душе. Вот фотография воспитанников. Бритые головы, серые какие-то, застиранные рубашки и одинаково угрюмые лица. Кигель невольно переводит взгляд на стену. У него вся стена напротив стола увешана фотоснимками: он с коллегами, он на сцене, на гастролях, на приёме у Президента, есть даже кадр с папой Римским! И есть старенькая чёрно-белая фотография в самом начале стены, как в самом начале большого пути, пропетлявшего от деревянного барака Замоскворечья до Кремля