Иван Шмелев

История села Мотовилово. Тетрадь 15. Колхоз

1930 год. Колхоз, власти, мельницы

Накануне нового 1930 года вечером. Придя с озера, где Василий Ефимович по найму чистил общественные проруби и подойдя к настенному календарю с намерением оторвать последний листок прошедшего 1929 года и на это место повесить новый календарь на 1930 год, он дрожащей от волнения и ещё немощной от холода рукой несколько раз порывался ухватить плотно прилипший к картонной личинке листок с числом «31-е декабря» и днём недели «вторник». Раздражённо царапнув ногтями по личинке, наконец-то он подцепил листок и с нескрываемой досадой сдёрнул его с места, предзнаменательно проговорив: «Ну, быть в новом году какому-то перелому!» Слова Василия Ефимовича оказались пророческими. В действительности 1930 год оказался годом великого перелома, как в его личной жизни, так и вообще в жизни русского крестьянства.

Центральная власть в Москве приняла решение во что бы то ни стало объединить крестьянские хозяйства в колхоз, обобществив их собственность: тягловую силу, инвентарь и семена. Упирающихся, не желающих идти в колхоз — давить налогами, а сопротивляющихся — силой выселять на «Соловки». Сверху донизу, верховными органами власти всем нижестоящим властям даны твёрдые указания применять строгие, ничем не ограниченные меры и способы в проведении этого охватывающего всю страну важнейшего государственного мероприятия.

Прежде всего, всех сельских жителей разбили на три категории: бедняк, середняк и кулак. В деле околлективизирования крестьян власти взяли весь упор на бедняка; постольку-поскольку бедняки первыми пошли в колхоз (им терять-то нечего, середняки же, раздумывая, решили посмотреть, понаблюдать на колхозную жизнь со стороны: понравится — пойдём, а не понравится — подождём!). А кулаки и зажиточная часть села, видя в колхозе не совсем заманчивое дело, решили сопротивляться.

Всю зиму, вплоть до самой весны, народ частенько собирали в избу-читальню на собрания, на которых представители уездной власти, приезжающие из Арзамаса, проводили беседы с мужиками, разъясняя пользу перехода крестьян от единоличного ведения хозяйства к коллективному: выполняя директивные указания свыше, всеми силами агитировали за колхоз. Наряду с собраниями, на которых старательно «затаскивали» середняка в колхоз, проводились собрания о раскулачивании кулаков и торговцев и об обложении твёрдым заданием мельников и зажиточных крестьян села. Под твёрдое задание попали также и хозяйства, в которых имели молотилки, веялки, сеялки и прочие простые сельскохозяйственные машины. Особенное рвение в обложении налогами, как денежными, а также и хлебом в зерне, проявлял всё тот же колченогий Александров: от его орлиного взора не скрылось ни одно зажиточное хозяйство села, поблажек он никому не давал.

Но несмотря на старательный зазыв в колхоз середняков, в него записались только одни бедняки, у которых в личных хозяйствах ни лошади, ни добротного инвентаря, и дело было говорёно: «Вступая в колхоз, беднякам терять нечего!».

В колхоз записалось 17 хозяйств, вот они:

1. Бурлаков Михаил Васильевич (пред. с/совета)

2. Слигузов Степан — активист

3. Купряхин Михаил Андреевич (Грепа) — активист

4. Селиванов Семион (беспросветный бедняк)

5. Захарова Дунька (безлошадница)

6. Санька Лунькин — активист

7. Оглоблин Кузьма — карьерист

8. Владыкина Пелагея — активистка

9. Серяков Иван Иванович — карьерист

10. Маркелов Сергей Иванович — активист

11. Лобанова Мария Ивановна — беднячка

12. Лаптев Александр Павлович — активист

13. Буров Дмитрий Иванович — активист

14. Садов Михаил Ст. — активист

15. Садов Сергей Ст. — активист

16. Улётов Василий — активист

17. Улётов Григорий — активист.

Итак, в колхоз объединилось 17 маломощных хозяйств, в которых оказалось всего две лошади и кое-какой инвентарь. Про то бурное собрание, на котором организовался колхоз, люди села долго вспоминали о нём, и посему немало толков было о таком событии, какового не было во всей истории жизни русского крестьянства. На этот счёт сельский специалист по складыванию зарифмованных прибауток, Колька Купряхин, сложил про колхоз такой стишок: «Грязь и навоз собрались в колхоз!». О самом том собрании бабы, ходившие на озеро за водой, собравшись, как овцы в гурты, снедаемые желанием поделиться о такой невиданной и неслыханной новости, забыв о делах, подолгу судачили на улицах, переулках и закоулках. Перемещая коромысла с плеча на плечо, каждая старалась ввернуть своё мнение о колхозе, о том, как в нём будут жить совместно и мужики, и бабы под одним одеялом. «Недаром туда Дунька-то Захарова записалась!» — язвили бабы. От удивления и предрассудков бабы всплёскивали руками, взволнованно ударяя ладонями по коленкам, дружно и весело смеялись, закатывались от ядрёного хохота.

— А я было тогда хотела послушать, что на собрании-то бают, подошла к избе-читальне, а там народу внабой набилось, как чертей в сумку, и носа даже в дверь не просунешь, я-да дралова оттудова, провались вся изба-читальня! Больше не пойду! — хвасталась перед бабами резвая на язык Устинья.

О Дуньке Захаровой, о том, что она одна из первых записалась в колхоз, Фёдор Крестьянников изрёк так:

— Конечно, там всякие люди нужны будут: и руководители, и трутни, и бабы, «обслуживающие» их, а особенно нужны будут там труженики, т. е. рабочие пчёлы, которые должны будут обрабатывать трутней и прочих прихлебателей-прихвостней!

Кузьму Оглоблина в колхоз, видимо, потянуло то, что там дело будет похлебнее, не будет он пристально трудиться там, хотя и прикидывается он каким-то социалистом.

— А какой же, хрен, из него социалист, когда он старается только побольше бы себе заработать, да за счёт людей поживиться! — пророчески и разносно отозвался Фёдор о Кузьме.

Василий Ефимович в беседе с кумом Митрием о колхозе высказал своё мнение вполне резонно и кратко:

— По-моему, колхоз — гиблое дело, провальная яма: одни будут не покладая рук трудиться, а другие за их счёт будут жиреть! И зачем правителям спонадобилось нашу самобытную жизнь нарушать и переделывать её по своему вкусу! Торговля свёртывается, маслобойку нарушают, мельницы отбирают. И на чём только рожь молоть будем? — пожаловался он перед Митрием, человеком предугадательным. — Что ты, меленка, не мелешь, или крылышки болят? Я бы рада, помолола — коммунисты не велят!

— Ты, Василий Ефимович, говоришь, где молоть-то будем, а молоть-то вовсе и нечего будет, такое время придёт, поверь моему слову! — разочаровал его Митрий.

— Выходит, ешь, пока естся! — многозначительно заметил Василий.

— Ведь они, товарищи-то, обещают народу-то «светлое будущее»! — привёл слова Василий из газеты «Молодая рать», выписываемой Санькой.

— Это только на бумаге, на деле будет иное! — пояснил ему Митрий. — Видимо, товарищи не велят мужику-крестьянину полезным делом заниматься и честно трудиться на пользу народу. Взять хотя бы тех же мельников: ведь они, не считаясь