обстановке будет трудно, как жеребёнку к хомуту. После Масленицы свекровь настойчиво потребовала, чтобы молодые жить перешли в семью. «Чай мы его женили не для людей, а сноху-то брали не для того, чтобы они только про постель думали, чай нам помощница нужна», — глагольствовала Анисьина свекровь перед бабами-соседками. Анисья никак не могла сжиться в чужой семье и в незнакомой ей обстановке хозяйственных хлопот и физической работы. Днями по указанию свекрови она делала дела по уборке избы, мела и мыла полы, ходила на озеро за водой. А по ночам, лежа в постели, Анисья, плотно прижимаясь к Серёге и горячо дыша ему в ухо, притаённо шептала: «Серёженьк, почеши-ка мне спину, сама-то я рукой не достану!». Уставший за станком и уже натешившийся за медовый месяц, да и постная пища причиной тому, Серёга, невозмутимо продолжая лежать вверх лицом, как из холодного погреба отвечая Анисье, буркнул: «А ты спиной-то поёрзай по ватоле-то, и она перестанет чесаться-то! А над ухом моим не балабонь, не подъеферивайся ко мне, я устал, и мне не до этого. Спи!» — сонно пробурчал он. Как из ковша облитая холодной водой, Анисья оскорблённо приутихла, её рука, обнимавшая мужа, сразу пообмякла и лениво сползла с Серёгиной шеи. Она безучастно отвернулась к стене, укоризненно проговорила в адрес Серёги: «В молчанку играть — дело не хитрое!». Но Серёга, объятый полусном, полностью не разобрал и не понял слов жены, сказанных ему в приливе обиды и разочарования. Уставшему за день Серёге было не до любезностей и не до задушевных разговоров с молодой женой, к тому же, семейная обстановка не способствовала и не благоприятствовала любовным наслаждениям. Пригревшись около разгорячённого тела жены, Серёга вскорости крепко заснул, дробно и противно захрапел. Его храп разносился по всем углам избы, которую объял непроглядный мрак темноты, как только погасили лампу.

Лишенцы, Федька. Расточитель в бегах

В конце февраля повсеместно проводились выборы в Советы. Рассчитывая на то, чтоб в сельский Совет избрать людей более снисходительных к кулакам, члены треста, сговорившись, на выборное собрание пришли организованно все. Но власти свыше, исполняя указания центра о всемерном укреплении Советов на селе и лишения кулаков прав быть избранными и права голосовать, повели иную политику, вразрез с мнением местных кулаков и прочих зажиточных крестьян — владельцев мельниц, маслобоек, шерстобоен и кузнецов. При проведении буйного выборного собрания, которое не обошлось без того самого Александрова, он, прежде всего, оповестил собравшихся:

— Товарищи и граждане! Мы, т. е. представители власти, доводим до вашего сведения, что граждане села Мотовилова — Васюнин И.В., Павлов А.А., Цапаев М.Ф. и трое Лабиных лишены избирательных прав, так что если таковые здесь присутствуют, то они немедленно должны покинуть наше собрание и освободить зал!

Под шумную реакцию собравшихся в зале (кто, сочувствуя, а кто и злорадствуя) шесть трестовцев с возмущением, нехотя, с возгласами «это ли ещё не самовольство и вероломство!», «мы будем жаловаться в Москву, до самого всероссийского старосты Михаила Ивановича Калинина дойдём, а правоту сыщем!» — негодовали покидающие зал трестовцы.

— Доходите, поезжайте куда угодно, мы выполняем указание партии и директивы самого товарища Сталина! — слышались из президиума им вдогонку слова невозмутимого ярого Александрова.

Как только трестовцы покинули зал, Александров, не объявив пофамильно, добавил:

— Владельцы мельниц, маслобоек, шерстобоен и кузниц тоже могут идти по домам, мы их тоже лишили прав избирательного голоса.

Категория этих людей тоже вышла из зала. Простым поднятием рук членами сельского совета были выбраны люди преимущественно из бедноты, к тому же такие, которые беспощадны будут к кулакам и прочим зажиточным крестьянам села в деле обложения налогами и раскулачивания, на базе недовольства и вспоминания ими «обид» со стороны кулаков и прочих степенных людей села, которые, чем-то не угодив, досадили беднякам ранее, хотя добродетель степенных людей в селе была очевидной. Видя такой поворот дела и предчувствуя недоброе, на второй же день, спозаранку Василий Григорьевич выехал в Нижний Новгород по устройству своих незаконченных коммерческих дел. В Нижнем он намеревался произвести надлежащие расчеты с людьми, с которыми имел торговые отношения и заодно посоветоваться с ними, как поступить дальше: не грозит ли большой опасностью им всем — представителям частной торговли? Как более грамотные, дальновидные и будучи приближённей и осведомлённей в политике партии, Василию Григорьевичу порекомендовали торговлю свёртывать и готовиться к более худшему, так как центральное правительство взяло курс на полное изживательство частной торговли и истребление людей, занимающихся частным предпринимательством.

Безалаберный Василия Григорьевича сын Федька, не чувствуя беды, которая нависла над головой отца, или злорадствуя от неё, свою ухарскую расточительную жизнь продолжал по-прежнему. Иногда заинтересованно даже спрашивали его:

— Ты что, Федьк, не женишься?

А он, самодовольно улыбаясь, беспечно отвечал:

— А зачем я буду жениться, когда почти каждая девка и так моя? Стоит мне вечерком только пригласить на гулянье любую девку, как она мне: пожалыста! — жмурясь, как кот на мясо, беззаботно отвечал Федька, бахвалясь своими любовными успехами среди девок села.

Женить Федьку, чтобы он в жизни примкнул к какому-нибудь берегу, очень хотелось его матери, она в беседе с бабами даже уже заводила разговор об этом вплотную:

— Мы с отцом свово Федьку женить надумали, а он как жеребенок на дыбы! Да на нас окрысился как бес: «Катитесь, — грит, — от меня к ядрёной матери, что привязались, как банный лист к ж…е!» — так бессовестно и выругался перед нами с отцом! — жаловалась она перед любопытными бабами.

А у Федьки в отсутствие отца созрел свой план: случайно наткнувшись на алфавитную книжку, в которой отец вёл свою бухгалтерию, записывая, кому он должен, и кто ему должен. Взяв эту книжку, Федька стал обходить должников, вымогая у них деньги, расточительно для отца, переправляя при должнике сумму долга. Таким жульническим способом Федька по селу набрал немалую сумму, и плюс к этому, выкрал у отца три десятирублёвые золотые монеты, тайно покинув свою родную семью, дом и село, пыхнул в Астрахань к своему родному дяде Якову. Своё сокровище «Бульдог», которое он когда-то купил у Яшки Дуранова, перед отъездом до особого времени Федька спрятал в дупло липы, растущей у них сбоку дома.

Проруби. Твёрдое задание. Раскулачивание

При ведении своего хозяйства у Василия Ефимовича были свои расчёты и суждения: «Денежки без дела летят, а толку мало! Истратим последние денежки, а где больше их возьмём? Заработков у нас нету! Минька отделился, Саньку чёрт унёс в Томск, Ванька в