Огненное сердце

Юлия Резник

Глава 1

Наверное, у каждого упахавшегося до бессознанки гения рано или поздно незаметно начинает подтекать крыша. Взять того же Илона Маска. Утром парень запускает в космос космические корабли, а вечером строчит антисемитские посты.

Мне до Илона, конечно же, далеко. Да и не трогала я евреев. Просто в конце очередного бесконечного совещания на шутливый вопрос помощницы «Чего еще изволите?» брякнула:

– Мужика с хорошим членом. Сантиметров чтоб двадцать. – А потом еще линейку взяла со стола, покрутила в руках, мысленно прикидывая пропорции, и задумчиво протянула: – Ну, или двадцать два.

А уж потом, да, опомнилась. Не совсем же я е-бо-бо.

Выматерившись про себя, обвела взглядом вытянувшиеся лица мужиков (так уж повелось, что толковых женщин в нашей профессии отродясь не водилось, простите меня, феминистки) и тут же, будто так и было задумано, резко выбросила вперед указательный палец:

– Проверка связи, ребят. А вы что подумали? Сидите тут, Юрий Иваныч, вон, вообще уснул. Мы еще собираемся конкурировать с Боингом, или уже всё? – круто выгнула бровь.

Наезд был одновременно и оправдан, и нет. Средний возраст членов моего КБ перевалил хорошо за пятьдесят. И это при том, что мои тридцать пять вносили в статистику приятное разнообразие. Вниз же нас с неистовой силой тянули девяносто два годка академика Красицкого. Гляжу в его выпученные глаза, и такое чувство вины накатывает! Никак, доконала я своими откровениями бедолагу? Если так – дело плохо. Я, конечно, прикидывала, как от него избавиться, но в сторону настолько радикальных способов мыслей не прилагала.

– Тань, налей-ка Юрию Иванычу воды.

Не знаю, какого размера у нашего светила член, но что он в последний раз пользовался им еще в прошлом веке – готова поспорить. И если этот факт к делу никак не относится, то сонливость академика с каждым разом все сильней меня напрягает. Сто пудов, ведь он прослушал добрую половину дискуссии, ну и тогда какой, блин, в ней смысл? А главное, что мне с этой бедой делать? Мозги у деда грандиозные. А вот силы уже не те.

Нет, я что, прямо так и сказала? Двадцать сантиметров? Интересно, а дискриминация по размеру полового члена лучше или хуже антисемитизма?

Пряча от подчиненных горящие щеки, поворачиваюсь корпусом к столику, вокруг которого, исполняя мое поручение, суетится Танюша. Попутно, будто это не я только что вещала на аудиторию в дюжину человек о своей горячей любви к двадцатисантиметровым членам, невинно скольжу взглядом по выкрашенным серой краской стенам. Когда люди узнают, сколько денег правительство ежегодно выделяет под мои разработки, так воображают, будто мой офис находится в одной из сверкающих башен Сити. Роскошные виды, дубовый паркет, стены сплошь в оригиналах от подзабытых последователей кубизма, ну или что там им еще представляется? На деле же мы сидим еще в совдеповском КБ у черта на рогах, и ничего ценного, кроме лежащих на столе чертежей, в нашем офисе нет и в помине. Правда, с красотой этих самых чертежей тоже вряд ли что-то может сравниться.

Даже двадцатидвухсантиметровый член.

Как бы я ни хотела такой увидеть. Или даже потрогать. А еще лучше, чего уж стесняться, ощутить глубоко в себе. Должна же я когда-то признать, что бывший муж слишком высоко задрал планку? И может, как раз поэтому я оказалась потеряна для мужчин? Ну, где ты найдешь хоть что-то похожее? Как человек, свято верящий в безусловную пользу эксперимента, замечу – шансов на то, что понравившийся экземпляр не разочарует, когда дело дойдет до главного – практически нет. Ну, или же моим экспериментам сопутствовало фатальное, ничем не оправданное невезение. Потому как к выбору кандидатов я подходила самым ответственным образом. Вы хотя бы представляете, как много способов определить, что за сюрприз скрывается у мужчины в штанах? Нет? Вот вам далеко не исчерпывающий перечень: по ноге, по руке, по расстоянию между большим и указательным пальцами, и даже по носу!

Перед глазами проносятся горячие картинки, взгляд стекленеет, губы приоткрываются, как раз когда я наталкиваюсь на… двух глядящих на меня мужиков. В смысле – посторонних мужиков! Которых здесь просто не должно быть. Коммерческая тайна у нас тут, или как?! Я уж молчу про свои излияния о членах.

– Вы кто? Как здесь очутились? – свожу в одну линию брови.

– Да это же Димочка! – приходит в себя Красицкий, оживленно выскакивая из-за стола. Что ж. Выходит, рано хоронила я академика. Может, пережив нас всех, он еще успеет подготовить себе преемника. Мы уже несколько раз пытались. Все мимо. Не дотягивали претенденты мозгами до гения – хоть убей.

На секунду забывая о еще одном непрошенном госте, целиком сосредотачиваю внимание на первом. Ух. Хорошо, что в высшем звене руководства у нас нет баб. Это же просто погибель какая-то. Плавно поднимаюсь взглядом от замшевых лоферов от Loro Piano, по классическим брюкам и обтянувшей абсолютно плоский живот и ярко выраженные грудные мышцы рубашке. Хорош! Ну, хорош, просто прелесть. Воротничок у Димочки расстегнут на одну пуговицу. В ямке между ключиц колотится пульс. Кадык ходит туда-сюда. То ли волнуется мальчик, то ли подавляет… подавляет… Взгляд устремляется в обратном направлении… Возбуждение.

Ух ты! Это про мою, что ли, честь? Моя ж ты зайка! Возвращаюсь обратно к трогательно рдеющему лицу. Ну, разве это не мило?

Волосы парня имеют богатый медный оттенок, что полностью объясняет его способность легко краснеть. Его же впечатлительность объясняется молодостью. На первый взгляд, парню лет двадцать пять. Я, конечно, не склонна к эйджизму, но он точно хорош… настолько? Видит бог, мне нужны самые лучшие. Потому что там, где Боингу надо сделать всего один шаг, мне придется сигануть с шестом – не меньше, так сильно мы отстали.

– Ярослав Степанович должен был предупредить о моем приходе.

Голос – бархат. Жмурюсь совсем не профессионально. Делаю шаг вперед. Вблизи становится понятно, что Димочка старше, чем я думала. Да и реакции у него отнюдь не мальчишеские. Хоть и краснеет, смотрит прямо. Как человек, который знает себе цену. Рубашка у него от Jacquemus, так что цена там немаленькая. Если, конечно, он до сих пор не сидит на шее у богатых родителей.

Так, стоп. Какой еще Ярослав Степанович? Тот самый?

– Сидельник? – дергаю бровью.

– Ага.