вздрагиваю. Оборачиваюсь. Перевожу взгляд с бывшего на майора. И обратно. Не офис, а какой-то проходной двор!

– Здравствуй, Ярослав Степанович. Какими судьбами? – иронизирую я.

– На два слова, – рычит Сидельник, коротко пожимая руку Мусе. – Вы нас оставите? Очень важный разговор.

Это верх вежливости. Ярику даже в голову не приходит, что ему может кто-нибудь возразить. Он после даже взглядом Гатоева не удостаивает. И того это задевает. Я улавливаю это по чуть сощурившимся волчьим глазам. Но… Каким бы крутым мужиком ни был майор, Сидельник все же – немного другая лига. Поэтому я решаю вмешаться:

– Вообще-то мы собиралась пообедать, Яр.

В глазах Сидельника мелькает раздражение. Как всегда, когда кто-то смеет ему перечить. На мгновение он опускает тяжелые веки, возвращая себе контроль. Может быть, ему даже приходится напомнить себе, что он уже давно утратил право мной помыкать.

– Амаль, я прямо сейчас отменил очень важное совещание. Если ты голодна, мы можем пообедать в любой гребаной харчевне, имеющейся поблизости…

Ага. Можем. Как же. Не надо было и пытаться. Понимая положение, в котором мы оказались, Гатоев нехотя отступает.

– Я позвоню, – обещает он, прежде чем оставить нас наедине с бывшим мужем. Ч-черт. Меня догоняет вчерашний день. Боль, которую я довольно успешно блокировала, срывает предохранители. Я вся – будто оголенный нерв. Успокаиваю себя тем, что после этого разговора от меня, наконец, отстанут.

Разворачиваюсь в полупрофиль к окну.

– Так о чем ты еще хотел мне сказать?

– Я так понимаю, обед отменяется? – только что жаловавшийся на острую нехватку времени Ярослав ощупывает ленивым взглядам стены моего кабинета. – Че вы офис нормальный не снимете? Это же какой-то пиздец. Людей нормальных стыдно привести, – тянет кота за яйца...

– Мне здесь удобно. Так что ты хотел?

– По поводу сына, Амаль, послушай… Мне правда очень жаль. Но сама пойми. Молодость. Что я в свои семнадцать соображал? А потом… Потом стало поздно. Я и пытался как-то контакт наладить, но момент был упущен. Вот скажи, о чем мне было рассказывать? О том, что у меня есть ребенок, который меня знать не хочет? Ну, такое, знаешь ли.

– Ты настаивал на детях. Давил на то, что тебе уже тридцать пять. Что пора… – я сипну, голос глохнет. – А в этот самый момент твоему сыну было сколько? Семнадцать?

– Ну, какому сыну, Амаль?! Я его знать не знал. Говорю же. С тобой я надеялся, что все будет по-другому. Как потом с Данилом и Лизкой…

Ну да. Что еще он может сказать в свое оправдание? Ни-че-го. Да и вообще, кто я такая, чтобы теперь передо мной оправдываться? Он делает это лишь потому, что боится, как бы я не натворила дел, способных уронить его рейтинг.

– Ясно. Ладно. Проехали.

Сидельник радостно хлопает себя по ляжкам. Даже и мысли нет у него, что я не вполне честна. Просто верит человек в то, что ему удобно. Даже завидно. Так, наверное, жить гораздо проще.

– Вот и славно. Прямо гора с плеч.

– Да, действительно. И с сыном, как я понимаю, все наладилось…

Яр морщится, как от зубной боли. Неопределенно вертит рукой. И увидев на моем столе папку, интересуется:

– Уже посмотрела его резюме?

– Чье?

– Ну, Димкино.

Стою, обтекаю. Глазами хлопаю.

– Так… Кхм… Это он? То есть… – пальцы немного дрожат, когда я веду ими по волосам. В голове полученная информация не укладывается совершенно. Еще раз пробегаюсь взглядом по папке – так и есть. За время, что я отвлеклась, она никуда не делась. И именно на нее тычет Яр длинным холеным пальцем.

– Только не говори, что ты до сих пор не в курсе, – таращит глаза. – Нет, что, реально? Я хотел на дне рождения вас представить. Но ты умчалась, он тоже куда-то срулил…

Сказать бы тебе, куда, Яр. Знал бы ты, что чуть не случилось. Охренеть. Так, блин, вообще бывает? Какой-то нескончаемый турецкий сериал. В ушах шумит. Звуки то отдаляются максимально, то, напротив, становятся громкими, как в усилителе.

– Постой. А Дима разве не сказал, от кого он? Кто ему оформлял допуски? Ну дает! И часто ты берешь народ с улицы?

– За него академик поручился, – блею я.

– Ах да. Димон его ученик. Он сказал?

Заторможенно трясу головой:

– Жесть. Просто жесть.

– Толковый парень? – вдруг едва ли не с гордостью вопрошает Сидельник. – Прикинь, в двадцать два написать прогу для ракетного двигателя. Я в этом ни бум-бум, но это же очень круто, не?

– Круто, – сиплю я и, больше не глядя на Яра, ныряю с головой в информацию из папки. На ум одни маты приходят. Так вот почему Дима мне все время этим резюме в лицо тыкал. – А почему он это… кхе-кхе… бросил? Как его вообще отпустили?

– Никак, – взгляд Сидельника становится таким острым, что об него запросто можно пораниться. – Он тогда в первый раз ко мне и пришел.

– Когда? – облизываю губы.

– Когда захотел соскочить и понял, что просто так сделать это у него не получится. Пришлось наступить себе на горло и обратиться к отцу за помощью.

– Это же космос, Яр…– лижу губы. – Там специалисты его уровня не то что на вес золота…

– Да знаю я! Но там бадяга произошла. С военкой связанная. А Димон, блядь, пацифист, прикинь? И идеалист, каких я не видел. Не захотел он в это лезть ни за какие деньги. Пришлось вмешаться. Вот с тех пор он меня и терпит.

– Терпит? – отрешенно уточняю я.

– А как еще это назвать? – Сидельник нервным жестом сует руку в карман. И чем-то там позвякивает. – Я не в обиде. Понимаю, что сам виноват. Это, Амаль, очень стремное чувство – знать, что у тебя такой сын… И что никаких твоих заслуг в этом нет.

Яр сводит к переносице брови. Стоит хмурый как туча.

– Биографию не подпортит, в общем? – не могу его не поддеть. Почему-то ни черта не верится в искренность его чувств. И хочется спросить, стал бы он так легко светить внебрачным сыном, если бы заслуги того по жизни были менее выдающимися? Ага. Как бы ни так.

– Это как посмотреть, – набычивается Ярослав. – Его из