Жаркий летний день расплавил Нью-Йорк. Задолго до полудняперевалило за тридцатиградусную отметку. На асфальте, как говорится, можно былояйца печь.

В такую жару всем тяжело, но хуже всех — обитателям Гарлема.Ни кондиционеров, ни мало-мальски приличной вентиляции в домах. Зимой трущобныежители страдают от холода, летом — от невыносимой жары и духоты. Одно для нихспасение — бежать из раскаленных квартир на воздух, где нет-нет да и подуетветерок.

Похоже, весь квартал высыпал сегодня на улицу: повсюдуслышатся смех и детский визг, ребятня высыпала на тротуары, а взрослые чинновосседали на вынесенных из дома складных стульях или прятались от солнца вжидкой тени полотняных тентов.

На углу 125-й улицы и Второй авеню по случаю жары былиоткрыты оба пожарных крана: потоки мчались по пыльному асфальту, и в сточнойканаве бурлил ручей по колено глубиной. Детвора, обожающая фонтаны, радостноплескалась под струями холодной воды. К четырем часам у гидранта собраласьвнушительная толпа.

В четыре часа десять минут в шум голосов, смех и плеск водывнезапно ворвался новый звук, хорошо знакомый здешним жителям. Сухой тресквыстрелов.

На мгновение повисла тишина; затем толпа пришла в движение.Кто рванулся к дверям, кто вжался в стену; несколько женщин бросились кгидранту, схватили в охапку своих детей и побежали с ними к подъезду, подненадежную защиту хлипких стен.

Воздух снова взорвался выстрелами, на этот раз онипрозвучали где-то рядом. Трое рослых парней в кожаных куртках, вынырнув из-заугла, врезались в толпу. Они бежали сломя голову, не разбирая дороги,расталкивая женщин и детей; один из них оттолкнул молодую девушку с такойсилой, что та упала на гидрант, громко вскрикнув от боли. Следом появились двоеполицейских с револьверами в руках; они гнались за преступниками по пятам.

Все произошло за несколько секунд, люди не успели уйти сдороги. Снова треск выстрелов. Один бандит с криком схватился за плечо, и тутже его товарищ, обернувшись, выстрелил полицейскому в голову. Тот рухнул,нелепо взмахнув руками. Люди бросились врассыпную. В какофонию воплей ивыстрелов ворвался новый звук — далекий вой полицейских сирен.

В суматохе никто не заметил, как маленькая темнокожаядевочка у фонтана, вскрикнув, упала на асфальт, и белое платьице ее окрасилосьалым.

Никто, кроме ее матери.

Мгновение спустя погоня была окончена. Двое бандитов лежалиничком, вокруг третьего суетились санитары «Скорой помощи». Полицейскиеобыскивали арестованных. Один офицер присел на корточки перед подстреленнымтоварищем; хмурое лицо его исказилось, словно от зубной боли. А рядом, всего внескольких футах, умирала маленькая девочка. Пуля пробила ей грудь навылет, икровь хлестала из раны, смешиваясь со струей из гидранта и окрашивая воду врозовый цвет.

К девочке подбежала мать, рухнула на колени, схватила дочь иприжала к себе. Струя воды била ей в грудь, но женщина этого не замечала. Когдаподошли санитары, она отшатнулась, глядя на них непонимающими глазами, и импришлось силой брать ребенка из материнских рук.

Девочку занесли в машину «Скорой помощи», туда же усадили имать. Женщина растерянно озиралась кругом; казалось, она не понимает, где она ичто с ней.

На углу 125-й улицы было тесно — ни проехать, ни пройти.Сверкали мигалки, закладывало уши от пронзительного воя сирен. На тротуарахстолпились зеваки. Две «Скорые» — одна с девочкой, вторая с раненым бандитом —снизили скорость и двигались медленно, искусно лавируя между бело-голубымиполицейскими автомобилями.

Из ближайшей машины доносились радиопереговоры: «Что?.. Да,убит. Выстрелом в голову». Люди на тротуаре переглядывались, качая головами.Убийство полицейского — не шутка. Теперь копы начнут прочесывать весь квартал.Не миновать обысков, арестов… Возможно, прольется новая кровь. Очень возможно.В Гарлеме все может случиться.

А «Скорая» уже мчалась по улицам города. Врачи хлопотали наддевочкой: дали ей кислородную маску, в руку ввели иглу внутривенного питания.Но, похоже, все их усилия были тщетны. Темное личико малышки посерело, воздухсо свистом вырывался из простреленной груди. А сколько крови! На полу, набледно-зеленой форме санитаров, на руках и на платье у матери…

— Она… выживет? — нарушила тревожное молчание матьдевочки.

Генриетта Вашингтон подняла на врача полные слез глаза. Докторотвел взгляд.

— Мы делаем все, что в наших силах, мэм. Генриетта какдве капли воды походила на сотни и тысячи своих сестер по несчастью, именуемомунищетой. Безработная из Гарлема. Девочка, ставшая матерью в шестнадцать лет.Одна из тех, кому жизнь не дарит ничего, кроме обманчивых посулов.

Сколько раз казалось, что ей улыбнулась судьба! Сколько разГенриетта верила, что уж теперь-то все будет хорошо! И всякий раз оставалась уразбитого корыта и с новым младенцем на руках. Таким, как она, противозачаточныесредства не по карману; вот почему к двадцати двум годам у нее было уже пятеромалышей.

Но Генриетта еще надеялась. Надеялась на лучшее — если недля себя, то хотя бы для детей. Надеялась на приличную работу; мечтала однаждывстретить хорошего человека, который полюбит ее и будет заботиться о ней идетишках… Но сама понимала, что на это надежды мало. Хорошие люди обходятГарлем стороной.

Правда, у Генриетты есть приятель, но он сам уж полгода какбез работы, а на шее у него трое младших братьев и сестер. Как и Генриетта, онбросил школу в пятнадцать лет; как и Генриетта, живет на пособие илиперебивается случайными заработками. Он все чаще приходит на свидания пьяным, иГенриетта его не осуждает. Оба они живут в преддверии ада, и дети их обреченыеще до рождения.

«Скорая помощь», визжа тормозами, остановилась у больничногокрыльца. Санитары уложили Динеллу на каталку и вывезли наружу. Она еще дышала,но еле-еле.

В холле каталку окружили медсестры и сразу повезли вхирургическое отделение. Генриетта, утирая слезы, бежала за ними. Каталкувкатили в открытые двери. Женщина в нерешительности остановилась.

Подошедший мужчина в халате сунул ей ручку и какую-тобумагу. Генриетта отпрянула.

— Что это? — испуганно спросила Генриетта.

— Нужна срочная операция! Подписывайте скорее! Едва липонимая, что делает, Генриетта подписала согласие на операцию. Секунду спустяоколо нее уже никого не было. Грохочущие каталки с больными, озабоченные врачи— все заняты своими делами, и никому нет дела до Генриетты и ее горя.

Женщина снова начала всхлипывать. Сестра в больничнойуниформе обняла ее за плечи и увела в закуток, где стояло несколько кресел.

— Дорогая моя, врачи делают для вашей дочери все, чтомогут…