Нина Шевчук

По дороге с облаками

Преступление без наказания

Так, как сейчас, Георгий не ненавидел еще никогда. Униженный и раздавленный, он сидел на солнцепеке, глядя на лысоватый затылок Михаила. Тот торжествовал, упивался тем, что в очередной раз растоптал Георгия, унизил перед всеми. Хотя, временами создавалось впечатление, будто подлец этого и вовсе не заметил, ведь наносить вред было просто в его природе. Время от времени Михаил поворачивался вполоборота, демонстрируя свой гадкий самодовольный профиль. И почему никто из окружающих не замечает, какая гадость этот Михаил? Дрянь, не человек. Ведь Георгий отнюдь не единственный, кого он обобрал нагло и беспринципно. В этих краях он появился полгода назад, и сразу же все встало с ног на голову. Постоянные конфликты, отсутствие взаимовыручки и уважения.

Но, казалось, никто, кроме Георгия, этого не видел. Все сохраняли подобострастное молчание. Особенно противно было смотреть на тех, кому Михаил вдруг невзначай оказывал знаки внимания. Слабаки тут же расплывались в фальшивой улыбке и готовы были сделать и отдать все, что он у них требовал.

«Убью, — пульсировало в разогретом докрасна мозгу Георгия. — Вот прямо этой лопатой, сейчас».

Рука дрожала на рукоятке, а воображение уже рисовало сладкие картины того, как Михаил лежит на земле и корчится от боли, оглушенный неожиданным ударом. Наплевать на то, что будет потом. Главное — отомстить за позор.

Недруг продолжал удовлетворенно улыбаться. Это Георгий мог понять по тому, как торчали в стороны его шершавые уши, поросшие гадким рыжим пушком. А Лена? Эх, Лена. Одна из немногих здесь, кто казался Георгию умным и честным человеком. А теперь и она присоединилась к толпе обожателей этого пустозвона. Сейчас она стояла совсем рядом, ее золотые волосы взлетали на ветру, словно облачка морского песка под теплым бризом. И улыбалась своей очаровательной, мягкой улыбкой. Только теперь не Георгию, как было прежде. Его она больше не удостаивала и взглядом. Женщины! Предательницы по натуре, они, видимо, уже рождаются такими. Тот, кто сильнее, наглее, всегда получает, что хочет. Она и не посмотрит на то, что он — глупец и пройдоха. И лицемер вдобавок.

«Убью, — снова повторил Георгий про себя. — Лучше понести наказание, но сохранить свое лицо».

Солнце пекло так сильно, что, казалось, его горячее желтое сияние сейчас нарушит все законы физики и просто съест тени деревьев. Георгий явственно представлял те испытания, через которые ему придется пройти после совершения задуманного, но ничего не мог с собой поделать. Уже не первый месяц он сдерживался, уговаривая себя, что Михаил образумится и прекратит свои нападки, но этого не происходило. Даже напротив: давление усиливалось с каждым днем. Подлец просто не оставлял ему другого выхода.

Отерев рукавом вспотевший лоб, Георгий стал дожидаться удобного момента. Сейчас Михаил наклонится, и тогда удастся угодить ему в самый затылок. Да покрепче, чтобы раз и навсегда. Как в кино.

Сказав какую-то очередную гадость (Георгий не расслышал, какую именно, но по тону понял, что это было что-то очень злобное), обидчик, наконец, нагнулся. Георгий двинулся на него, изо всех сил сжимая рукоять, занес над головой рывком правую руку и …

— Жорик! Ты что это делаешь, зараза такая! — громко взвизгнула мама. — А ну брось сейчас же лопатку! Брось, я тебе сказала!

От неожиданности Георгий выпустил оружие из рук. Пластмассовый совок упал, угодив Мише прямо в темечко. Жертва мужественно потерла голову ладонью, после чего присвоила лопатку с довольным видом.

— Забирай у Миши свои машинки и пошли домой кушать. Я тебе сколько раз говорила не снимать панамку, когда играешь на солнце? Зараза!

Иван да Марья

Когда Иван открыл входную дверь, в холодный сырой подъезд полилась уютная сладковатая теплота его дома. Несколько секунд он помедлил в проеме. Стоило войти в прихожую, снять пальто и ботинки, как пряное, едва уловимое ощущение сразу же улетучится. Дорогой сердцу дом — словно дорогие духи: первые секунды ты наслаждаешься их ароматом, но быстро привыкаешь и равнодушно принимаешься за свои обычные дела.

Маленькая жемчужная ракушка бра, жившая по соседству с зеркалом, бросала полосатые отсветы на золотистые обои.

«Не спит. Ждет», — заключил Иван и тихо притворил за собой дверь.

И в каком она теперь настроении? Он бросил взгляд на наручные часы. Пол-одиннадцатого. М-да… Следует готовиться к худшему. Перевалило за десять, значит, будет двухдневная «молчаливая забастовка», которая непременно закончится слезами. Нехорошо. Еще и за три дня до такого события! В этот раз он не на шутку оплошал. Можно, конечно, назавтра отправиться в ювелирный и купить ей новое серебряное колечко. Она давно уже заглядывала на одно, с лазуритом. Но явиться в пол-одиннадцатого с севшим мобильным телефоном было уж слишком! Колечко могло не помочь.

Не исключено, впрочем, что Маша увлеклась чтением и не ждала его целенаправленно. Тогда все обойдется несколькими упреками и парой колкостей. Они поужинают вместе, и Иван поделится с ней одной своей идеей. Еще в обед, в типографии, ему страшно хотелось рассказать ей о новой задумке, но телефон предательски угас в тот самый момент, когда он набирал номер. А по пути домой Иван наскочил на Костю и коньяк, и последовал за ними, словно колесо, что оторвалось от брички и летит в кювет.

— Ау, Маш? — несмело позвал Иван, осторожно подселяя свое пальто к розовой болоньевой куртке. — Ау?

Тишина обиженно глянула на него из спальни и отвернулась.

— Я вам денежки принес, за квартиру, за январь! — весело процитировал Иван. Его провинившийся ум всегда выдавал череду каких-нибудь глупостей, никак не относившихся к обстоятельствам, но немного смягчавших напряженную обстановку. — Ау? Кто сказал «мяу»?

Из комнаты послышалось едва уловимое шуршание, и опять все стихло. Иван раздвинул бамбуковые шторы и просунул голову между бряцающими палочками, сверкая глуповатой, приправленной коньяком улыбкой.

Маша сидела в кресле из зеленого флока, величественно выпрямив спину. Как многие женщины высокого роста, обычно она сутулилась, подсознательно желая казаться более хрупкой. Но в моменты ссор всегда выпрямлялась, отчего становилась гораздо выше Ивана. На крупных ярких чертах ее лица запечатлелась глубокая печаль. Пожалуй, даже слишком глубокая для той причины, которой она была вызвана. Если бы тоска Сары Вудраф была настолько же выразительной в тот момент, когда Чарльз Смитсон нашел ее в семейном отеле Эндикоттов, он не стал бы медлить с признанием до утра и, возможно, не потерял бы