⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Владимир Григорьев

Рог изобилия

⠀⠀ ⠀⠀

Сборник научно-фантастических рассказов

⠀⠀ ⠀⠀

Образца 1919-го

⠀⠀ ⠀⠀

Эх, расплескалось времечко крутой волной, да с пенным перекатом! Один вал лопнул в кипени за спиной, другой уж вздымается перед глазами, еще выше и круче. Держись, человечишка!

Но как ни держись, в одиночку мало шансов уцелеть. Шквальная ситуация. И крупная-то посудина покивает-покивает волне, глядь, уж нырнула ко дну, с потрохами, с мощными механизмами, со всем человеческим составом. В одиночку, поротно, а то и цельным полком списывал на вечный покой незабываемый тысяча девятьсот девятнадцатый год.

Пообстрелялся народ, попривык к фугасному действию и перед шрапнельным действием страх потерял. Пулемет «максим», пулемет «гочкис» въехали в горницы, встали в красных углах под образами, укрылись холстинами домоткаными. Чуть чего, дулом в окошко, суйся, кому охота пришла. А пуля не остановит, так, ах, пуля дура, штык молодец! Такое настроение.

Что делать, кому богу душу дарить охота? Инстинкт самосохранения. Выживает, как говорится, сильнейший. А кто сильнейший? Винт при себе, вот ты и сильнейший в радиусе прицельного огня.

И так не всегда. Случится, так и организованная вооруженность не упасет от злой беды. Вот тут пятьсот мужиков, один к одному, трехлинейка при каждом, бомба на кожаном ремне болтается, и командир парень что надо, лихой, глаз острый, и своему и чужому диагноз в секунду поставит, да толку-то? С противной стороны штыков раза в три поболе, на каждый по сотне зарядов, и кухня дымит, вон из лесочка похлебкой-то как несет, зажмуришься. Американская тушенка! А тут вот пятьсот желудков, молодых, звериных и трое суток уж чистых, как душа ангела-хранителя. Защитись-ка!

Пятьсот горластых, крепких на руку, скорых на слово, с якорями на запястьях, с русалкой под тельником — мать честная, не шути, балтийские морячки, серьезный народ, и в душе каждого, над желудочной пустотой, как в топке, ревет одно пламя:

— Вихри враждебные!

Нет, не до шуток нынче. Пятьсот много, а было-то две тысячи штыков, да сабли прибавь, где они? Ржавеют в сырой земле. Пали товарищи на прорыве к новой жизни, остались в жнивье, по болотам, в лесах, на полустанках. Теперь и оставшимся черед пришел. Колчак с трех сторон, с четвертой болото, ложкой не расхлебаешь, поштучно на кочках перебьют с аэропланного полета. Велика, как говорится, Сибирь, а ходу нет, хоть тайга за спиной. Встало проклятое болото поперек спешного отступления, как кость посреди горла.

Отрыли моряки поясные окопчики, погрузились в землю, ждут. Вечер на землю пал, звезду наверху вынесло; минует осенняя ночка, а поутру и решится судьба балтийского полка. Плеснут русалки на матросской груди в последний раз, вдали от родной стихии, и камнем пойдут на дно. Ясно.

Без боя швартоваться на вечный причал, однако, никто не собирается. Такого в помине нет. Характер не позволяет. Последний запас — пять сбереженных залпов, гранаты в ход, потом в штыковую на ура — иначе никак.

Вечерняя полутень все гуще наливается синевой, одна за другой прибывают звезды на небесном куполе, чистенькие — заслуженным отдыхом веет с далеких созвездий.

— Хороша погода, — сожалея, вздохнул матрос Федька Чиж со дна окопа. Он устроился на бушлате, руки под голову, считай звезды. Других интересов не предвиделось.

— Погода хороша, климат плох, — мрачно отозвался комендор Афанасий Власов. — Пора летняя, а тут лист уж сжелтел. Широты узки.

— Перемени климат, Фоня! — крикнул вдоль траншеи наводящий Петька Конев. — Момент подходящий. Поздно будет.

— Да, климат, — сказал Чиж. — Плавал я по Средиземному, вот климат. Вечнозеленая растительность. При социализме, слышал я, братцы, на весь мир распространится.

— Ну, братишка, тропики нам в деревне ни к чему, — резонно возразил комендор Афанасий и хотел было развивать этот тезис, но тут хлопнули выстрелы, сначала ружейные, потом очередь за очередью из пулемета. Народ в цепи поутих.

— Балуют холуи. Патронов девать некуда, — с чувством высказался Федька Чиж и поднялся осмотреться.

— Диаволиада, — озадаченно сказал Чиж, насмотревшись вдоволь, — какой-то тип бродит. По нему целят. А ну, посмотри еще кто, может, мерещится.

Люди зашевелились, многим хотелось посмотреть, как человек гуляет под пулями.

Действительно, неподалеку от окопов какой-то человек петлял взад-вперед, нагибался, приседал и шарил в траве руками, будто делал зарядку или собирал землянику. Иногда он выпрямлялся и неторопливо вглядывался туда, откуда хлестал пулемет.

Матросская цепь поднялась целиком, всем наличным составом, молча ожидая развязки событий. И все же поиски смельчака окончились, видно, успешно.

— И-о-хо-хо! — крикнул он гортанно, извлек из травы какой-то предмет, подбросил его и ловко поймал на лету, после чего еще раз огляделся и пошел, пошел прямо на матросскую цепь. Пулемет, замолчавший было на перезарядку, затарахтел что было мочи, но человек маршировал затылком к нему, не оглядываясь, точно имел бронированный затылок.

Матросы по-прежнему молчали, в упор рассматривая незнакомца. Был он долговяз, но не сутул, одет легко, вроде бы во френч, в движениях точен и свободен. Он как бы примеривался прыгнуть в окоп, но, может быть, рассчитывал и повернуть, а возможно, мог запросто раствориться в воздухе, рассосаться. Предполагать можно было всякое, но в последнем случае все стало бы на свои места — видение, и точка!

— «Летучий Голландец», мать честная! — хрипло сказал комендор Афанасий и перекрестился.

— Интеллигент, так его растак, — пробормотал Чиж, не отрывая глаз от видения, а руки́ от маузера, и тоже перекрестился. Незнакомец замер прямо напротив Федьки и внимательным взглядом пугал матроса.

— Давай сюда, браток, — осмелев, предложил Федька, подвинулся, и видение одним легким прыжком оказалось в окопе. Тогда матросы, кто стоял ближе, бросились к перебежчику, чтобы увидеть его в окопе лично.

— Большевики? — холодно спросил неизвестный, бесцеремонным взглядом ощупывая людей, точно пришел сюда вербовать самых дюжих и выносливых.

— Большевики, кадеты, сам кто таков? — дерзко крикнул со своего места Петька Конев. — Докладывай!

— Не из тех, не из тех, если быть точным, — корректно ответил пришелец.

— Цыпленок жареный, значит! — раскаляясь, жарко выдохнул Конев.

— Задний ход, мясорубка тульская, — властно осадил комендор Афанасий. — Не у попа на исповеди.

— Гражданин, — строго спросил комендор перебежчика. — С какими делами прибыли?

— Требуется отряд красных. — И всех резанул неуместный глагол «требуется», как из газетного объявления. — Судя