– Скажи-ка, Том Сойер, для чего, по-твоему, существуеткарта? Ведь она сообщает нам о фактах?

– Разумеется.

– Ну, а как же она может сообщать нам о фактах, если она всеврет?

– Ох ты, болван несчастный! Ничего она не врет.

– Нет, врет!

– Нет, не врет!

– Ну ладно, если она не врет, тогда, значит, все штатыразного цвета. Что ты на это скажешь, Том Сойер?

Том видит, что он попал впросак, и Джим тоже это видит.Признаться, очень я обрадовался, потому что нелегко взять верх над ТомомСойером. Джим хлопнул себя по ляжке и говорит:

– Вот это здорово! Ничего не поделаешь, масса Том, заткнулон вас за пояс, что верно, то верно. – Тут он снова хлопает себя по ляжке идобавляет: – Ну до чего здорово!

Никогда я так не радовался. А ведь я вовсе не думал говоритьчто-нибудь умное – оно у меня само вырвалось. Я болтал, что в голову придет, ине думал ни о чем таком, как вдруг оно возьми да и выговорись. Они вовсе этогоне ожидали, да я и сам тоже. Как будто человек жевал себе потихоньку кусоккукурузной лепешки, ни о чем не думая, и вдруг ему на зуб попадается алмаз. Впервую минуту он обязательно подумает, что это просто камешек какой-нибудь, идо тех пор не догадается, что это алмаз, покуда не вытащит его изо рта, несчистит с него песок, крошки и прочую дрянь и не посмотрит на него. И как же онтут удивится, да и как обрадуется! Ну и, конечно, он будет страшно гордитьсясвоей находкой, хотя, если как следует разобраться, то ясно, что особой заслугитут нет, – ведь не занимался же он специально розысками алмазов. Подумайтенемножко – и сами увидите, в чем тут разница.

Понимаете, такая случайная находка – это ерунда. Вот если выего специально искали – тогда совсем другое дело. В такой кукурузной лепешкевсякий нашел бы алмаз, но ведь и не всякому такая лепешка попадается. Вот в чемзаслуга того парня, и вот в чем моя заслуга. Я вовсе не хочу сказать, что якакой-нибудь особенный человек; навряд ли мне бы это еще раз удалось, но в тотраз мне это удалось – вот и все, что я хочу сказать. И я совсем не подозревал,что способен на такую штуку, и совсем не думал о ней, даже и не пытался, – всеравно как вот вы сейчас. Сидел я совсем тихо, тише воды, ниже травы – и вдругни с того ни с сего оно у меня вырывается.

Я часто вспоминаю об этом случае и отлично помню все, чтобыло вокруг, как будто оно произошло неделю назад. Я и сейчас все это передсобой вижу: привольные поля, леса и озера на сотни миль кругом протянулись,города и поселки тут и там мелькают, профессор сидит за столом, склонившись надкартой, а на снастях Томова шапка трепыхается – он ее туда на просушку повесил.А особенно запомнилась мне одна птичка – футах в десяти от нас. Она летела снами в одну сторону и изо всех сил старалась не отстать, а мы ее все времяобгоняли; да еще поезд, там внизу, – он тоже все гнался за нами: извиваетсямежду деревьями и фермами и знай себе выпускает из трубы длинную ленту черногодыма. А иногда из трубы вырывалось маленькое белое облачко, – ты уж давнопозабыл о нем, как вдруг – чу! – до тебя еле-еле доносится коротенький,слабенький вздох… Да ведь это же паровозный свисток! Ну так вот, оставили мы иптичку и поезд далеко-далеко позади, – и между прочим, без всякого труда.

Но Том был не в духе. Сперва он заявил, что мы с Джимомслабоумные болтуны, а потом говорит:

– Предположим, художник рисует рыжего теленка и большогорыжего пса. Что он должен сделать прежде всего? Он должен нарисовать их так,чтобы ты мог сразу же отличить их друг от друга, стоит тебе только взглянуть.Понимаешь? Ну вот. Теперь скажи, нужно ли ему красить их обоих в рыжий цвет?Ясно. что нет. Вот он и покрасит одного из них в синий цвет, и уж тогда-то тыих не перепутаешь. То же самое с картой. Вот почему все штаты раскрашиваютразными цветами: чтобы ты их не перепутал.

Однако я никак не мог понять, к чему он клонит, да и Джимтоже. Джим покачал головой и говорит:

– – Ах, масса Том, если б вы знали, до чего глупы этихудожники, вы б еще подумали, стоит ли их брать, чтоб доказать какой-нибудьфакт. Вот я вам сейчас расскажу, и тогда вы сами увидите. Смотрю я однажды –сидит себе один из них на задворках у Хэнка Уильямса и рисует. Подошел я к немуи вижу, что рисует он старую корову-пеструху – у нее еще один рог обломан, – давы сами знаете, про какую я говорю. Спрашиваю, значит, я его, зачем он еерисует, а он мне говорит, что когда нарисует, то получит за картину стодолларов. Масса Том, да ведь он же мог за пятнадцать долларов купить эту самуюкорову, и я ему так и сказал. И представьте себе, сэр, он только головойпокачал, художник-то этот, и знай малюет себе дальше. Ей-богу, масса Том,ничего-то они не понимают.

Тут Том просто из себя вышел. Я давно заметил, что так почтивсегда бывает с человеком, которого переспорили. Он велел нам попридержатьязыки, может, говорит, мы тогда одумаемся. Вдруг он видит где-то там внизугородские часы, берет подзорную трубу, смотрит на них, потом смотрит на своюсеребряную луковицу, потом снова на часы, а потом опять на луковицу и говорит:

– Странно! Эти часы почти на целый час вперед. Спрятал онсвою луковицу, но вскоре заметил внизу еще одни часы, посмотрел на них, а онитоже на час вперед. Том очень удивился.

– Странно, – говорит, – не могу понять, в чем тут дело.

Взял он тогда подзорную трубу, разыскал еще одни часы, глянь– а они опять же на час вперед. Смотрю: у Тома глаза на лоб полезли, дыханьесперло.

– Черт возьми, – говорит он, – ведь это же долгота!

Тут я совсем перепугался.

– Что еще случилось? – говорю.

– Случилось то, что эта старая калоша одним махом пролетеланад Иллинойсом, над Индианой и Огайо, а теперь мы уже находимся на восточномконце штата Пенсильвания или Нью-Норк, или где-нибудь по соседству.

– Врешь!

– Честное слово! Со вчерашнего вечера мы продвинулись напятнадцать градусов долготы от Сент-Луиса. Все эти часы идут верно. Мы ужепочти восемьсот миль пролетели.

Я, конечно, не поверил, но все равно меня дрожь пробрала.Ведь я по собственному опыту знал: меньше чем за две недели так далеко даже наплоту вниз по Миссисипи не уедешь.

Джим между тем сидел в глубоком раздумье. Вдруг онспрашивает:

– Масса Том, вы сказали, что эти часы идут верно?

– Разумеется, верно.

– Но ведь ваши часы тоже идут верно?

– В Сент-Луисе они шли верно, а здесь они на час отстают.