Мы сидели, тесно прижавшись друг к другу, и в головах у насбродило много разных мыслей, но мы все время молчали, и лишь изредка кто-нибудьпромолвит словечко-другое – когда уж совсем от страха выдержать не может. Ночьтянулась медленно-медленно. Мы летели довольно низко. В лунном свете всеказалось таким приятным и красивым; виднелись славные, уютные сельские домики,слышались разные домашние звуки, и нам так хотелось попасть туда, но не тут-тобыло! Мы лишь проносились над ними, словно привидение, не оставляя за собойникаких следов.

Позднее ночью, когда даже по звукам, по воздуху и по запахамчувствовалось, что уже около двух часов, – так я по крайней мере думал, – Томпроговорил:

– Профессор лежит очень тихо, он, наверное, уснул, и нам ужепора…

– Что пора? – спросил я шепотом и весь замер от страха,потому что догадался, о чем он думает.

– Пробраться туда, связать его и спустить шар на землю, –говорит Том.

– Нет уж, сэр, – отвечаю я ему, – сиди-ка ты смирно, ТомСойер, и выбрось это из головы.

А Джим – у него даже дух захватило, до того он былперепуган.

– О масса Том, – говорит он, – не надо! Стоит вам только кнему притронуться – и нам крышка, ей-богу, крышка! Я ни за что к нему неподойду, ни за что на свете! Масса Том, ведь он же совсем рехнулся.

Том зашептал:

– Вот потому-то мы и должны действовать. Если б он нерехнулся, я бы ни за что отсюда не ушел, ни за какие деньги. Я ведь уже привыкк этому шару, и мне теперь даже не страшно отрываться от земли. Да, если бтолько он был в своем уме… Ясно, что ни один здравомыслящий человек не станетлетать с сумасшедшим, который собирается облететь весь земной шар, а потом всехутопить. Мы должны действовать, а не ждать, покуда он проснется. Может, это нашпоследний шанс. Пошли!

Но у нас от таких слов только поджилки затряслись, и мызаявили, что не двинемся с места. Тогда Том сказал, что сам пойдет и посмотрит,нельзя ли подобраться к машине, которая управляет шаром, и спустить шар наземлю. Напрасно мы просили и умоляли его не делать этого, он и слушать нехотел. Встал он на четвереньки и тихонько пополз вперед, а мы, затаив дыхание,следили за ним.

Добравшись до середины лодки, он пополз еще медленнее, такчто мне казалось, будто он уже целый год ползет. Наконец мы увидели, что ондобрался до головы профессора, осторожно приподнялся, долгим взглядом посмотрелему в лицо и прислушался. Глядим – он уже ползет к профессорским ногам: тамбыли рулевые кнопки. Туда он дополз благополучно и уже тихонько подбирался ккнопкам, как вдруг – бац! – что-то с шумом падает вниз. Том бросается ничком надно и лежит, словно мертвый. Профессор пошевелился и спросил: "Чтотакое?" Но мы все молчим, словно воды в рот набрали, и тогда он начинаетчто-то бормотать и ворочаться, словно проснуться хочет, а я чувствую, что сиюминуту помру со страху.

Тут как раз на луну нашла туча, и я чуть не закричал отрадости. Луна все глубже и глубже запрятывалась в тучу, и стало так темно, чтомы уже не могли разглядеть Тома. Вскоре стал накрапывать дождь, и мы услышали,как профессор возится со своими канатами и прочими приспособлениями и клянетпогоду. Мы очень боялись, как бы он не прикоснулся к Тому – ведь тогда нам всемконец и помощи ждать неоткуда. Но Том уже полз обратно, и когда мыпочувствовали, что он трогает руками наши колени, у меня сразу дыханье сперло,и сердце у меня провалилось куда-то вниз к остальным внутренностям. Ведь втемноте-то я не мог разобрать – Том это или профессор, и, конечно, был уверен,что это именно профессор и есть.

Ох ты господи! Я был счастлив, что он вернулся, как толькоможет быть счастлив человек, который оказался в воздухе с полоумным. В темнотенельзя спускать шар на землю, и потому мне очень хотелось, чтобы дождь шел какможно дольше и чтобы Том сидел на месте и перестал наводить на нас такой страх.Мое желание исполнилось. Дождь моросил всю ночь, – она вовсе не была такойдлинной, как нам показалось, – а на рассвете небо прояснилось, и весь мир сталтакой красивый, серенький и приятный, и так славно было снова увидеть поля илеса, и лошадей и коров, которые тихо стояли и думали о чем-то. А потомподнялось веселое, сверкающее солнце, и тут мы вдруг почувствовали, что нассовсем разморило от усталости, и не успел я оглянуться, как мы все уже спали.

Заснули мы часа в четыре, а проснулись около восьми.Профессор угрюмо сидел на корме. Он дал нам поесть, но велел оставаться на носуи не заходить дальше середины лодки.

Если человек был очень голоден, а потом вдруг наелся доотвала, то все сразу выглядит куда лучше, чем прежде, и на душе у него как-толегче становится, даже если он летит на воздушном шаре с гением. Мы дажеразговаривать начали.

Меня очень беспокоил один вопрос, и в конце концов я сказал:

– Том, мы ведь на восток летели?

– На восток.

– А с какой скоростью?

– Ты же слышал, что профессор говорил, когда он тутбесновался. Он сказал, что иногда мы летим со скоростью пятьдесят миль в час,иногда девяносто, иногда сто, а если поднимется сильный ветер, скорость можетдостичь трехсот миль в час. Когда нам понадобится ветер, да к тому же попутный,мы должны подняться повыше или спуститься пониже – только и всего.

– Так я и думал. Профессор соврал.

– Как так?

– Да так. Если б мы летели с такой скоростью, мы бы ужедавно пролетели Иллинойс, верно?

– Верно.

– Ну вот, а мы его еще не пролетели.

– А ты почем знаешь?

– Я по цвету узнал. Мы все еще находимся над Иллинойсом. Самможешь убедиться, что Индианы пока не видно.

– Что с тобой, Гек? Уж не спятил ли ты? Разве можно штаты поцвету узнавать?

– Можно.

– Да при чем же тут цвет?

– При том! Иллинойс зеленый, а Индиана розовая. Ну-ка, покажимне внизу что-нибудь розовое, если можешь. Нет, сэр, тут все зеленое.

– Индиана розовая? Что за чушь!

– Вовсе это не чушь, я сам видел на карте, что она розовая.

В жизни я еще не видывал, чтобы человек так возмущался.

– Знаешь, Гек Финн, – говорит он мне, – если б я был такимостолопом, как ты, я бы давно уже за борт прыгнул. Он на карте видел! Да неужтоты воображаешь, что каждый штат в природе такого же цвета, как на карте?