– Масса Том, уж не хотите ли вы сказать, что время не вездеодинаковое?

– Вот именно, что не везде.

Джим очень огорчился и говорит:

– Мне просто больно слушать, что вы так говорите, масса Том,мне просто стыдно слушать. А вы еще такое воспитание получили. Да, сэр, у тетиПолли сердце разорвется, если она это услышит.

Том с изумлением поглядел на Джима, но ничего не ответил, аДжим продолжал:

– Масса Том, откуда взялись люди в Сент-Луисе? Их создалгосподь бог. Откуда взялись люди здесь, где мы сейчас находимся? Их тоже создалгосподь бог. Разве все они не дети божьи – и те и другие? Ясно, что да. Почемуже он создал такую дискриминацию?

– Дискриминация! В жизни не видывал подобного невежества.Никакой тут дискриминации нет. Вот, например, он создал тебя и еще кое-кого изсвоих детей черными, а всех прочих белыми. Так как же ты это назовешь?

Джим понял, что крыть ему нечем. А Том и говорит:

– Вот видишь, он устраивает дискриминацию, когда емувздумается. Но только тут дискриминацию устроил не бог, а человек. Господь богсоздал день, и он создал ночь, но время изобрел не он, и не он распределил егомежду разными местами. Это сделал человек.

– Неужто, масса Том? Неужто это человек сделал?

– Разумеется, человек.

– А кто ж ему позволил?

– Никто. Он и не спрашивал вовсе.

Джим на минутку задумался, а потом произнес:

– Да, тут уж я молчу. Я бы так рисковать не стал. Есть жетакие люди, которые ничего не боятся. Идут себе напролом и плюют на все.Выходит, что повсюду всегда на час разница, масса Том?

– На час? Ничего подобного! На каждый градус долготы разницав четыре минуты. Понятно? Пятнадцать градусов дают час, тридцать – два часа, итак далее. Например, когда в Англии уже вторник и час ночи, то в Нью-Йорке ещепонедельник и всего восемь часов вечера.

Джим немного отодвинулся от Тома, и по всему видно было, чтоон обижен. Он сидел на своем ящике, покачивая головой, и что-то бормотал просебя. Я подошел к нему, погладил его по колену, приласкал. Мало-помалу онуспокоился и говорит:

– Чтоб масса Том мог такое сказать! Вторник в одном месте,понедельник в другом, и все это в один день! Гек, здесь, наверху, не место дляшуток. Два дня за один день! Как это ты засунешь два дня в один день? Развеможно засунуть два часа в один час? Или засунуть двоих негров в шкуру одногонегра? Или влить кувшин виски в маленькую кружку? Нет, сэр, ничего у вас всеравно не получится. Послушай, Гек, а вдруг этот вторник пришелся на новый год?Выходит тогда, в одном месте новый год, а в другом еще старый, и все это в однуи ту же минуту? Чушь несусветная – вот что это такое! Не могу я этоговытерпеть, не могу я слушать, когда такое говорят.

Тут он весь как задрожит, посерел прямо, А Том ему говорит:

– Да что с тобой? В чем дело?

Джим с трудом отвечает:

– Масса Том, ведь вы пошутили, правда? Ведь не бывает жетакого на самом деле?

– Нет, я не шучу, так оно и есть.

Джим снова затрясся и говорит:

– Тогда, значит, если на тот понедельник придетсясветопреставление, то в Англии его вовсе не будет и мертвые не встанут измогил. Не надо нам туда ехать, масса Том. Пожалуйста, поверните эту штукуобратно, я хочу быть там, где…

В этот самый миг мы вдруг увидели такое, что сразу вскочили,забыв обо всем на свете, да так и застыло, вытаращив глаза.

Том промолвил:

– Да ведь это… – тут у него даже дух захватило. –Провалиться мне на этом месте! Да ведь это океан!

От таких слов у нас с Джимом тоже дух захватило. Стоим мывсе как окаменелые, но зато счастливые, потому что никто из нас ни разу невидал океана и вовсе даже никогда не надеялся увидеть. А Том все приговаривает:

– Атлантический океан. Атлантика. Вот это здорово, нечегосказать! Это он, и на него смотрим мы. Мы, а не кто-нибудь! Прямо не верится,до чего здорово!

Потом мы увидели густую тучу черного дыма, а когда подлетелиближе, то поняли, что это город. Ух, и городище же это был! С одного боку теснов ряд стояли корабли… "Уж не Нью-Йорк ли это", – подумали мы ипринялись судить да рядить, но не успели оглянуться, как город уже ушел из-поднас и унесся назад, а мы очутились прямо над океаном, и штормовой ветер сострашной силой помчал нас вперед. Тут мы сразу опомнились, скажу я вам!

Кинулись мы на корму, подняли крик и стали умолятьпрофессора повернуть обратно, высадить нас на землю и отпустить к родным, –ведь они так о нас беспокоятся, а если с нами что-нибудь случится, то могутпросто помереть с горя; но он выхватил свой пистолет и погнал нас назад.Пришлось нам воротиться на прежнее место. Знал бы кто, каково нам было!

От земли теперь осталась одна тоненькая полоска вродезмейки-далеко-далеко, на самом краю воды, а под нами на сотни миллионов мильпростирался бесконечный океан, с бешеным ревом вздымая огромные валы. Мелкиебрызги рассыпались по гребням. Кое-где барахтались одинокие жалкие кораблики.Они то накренялись с борта на борт, то тыкались вверх носом или кормой. Вскореи кораблей не стало, и теперь все небо и весь океан были наши. Никогда невидывал я места просторнее и пустыннее.

Кругом становилось все более мрачно и уныло. Над нами былоогромное, бездонное небо, внизу простирался совершенно пустой океан – одниволны и больше ничего. Вокруг нас, там, где небо сходится с водой, было кольцосовершенно правильное круглое кольцо, и казалось, что мы застряли в самомцентре – тютелька в тютельку. Хотя мы и неслись с бешеной скоростью, словностепной пожар, но все равно ни на дюйм не продвигались вперед и никак не могливыбраться из этого самого центра. Нас просто мороз по коже подирал – уж до тогоэто было странно и непонятно.

Вокруг стояла такая тишина, что мы тоже стали говоритьшепотом. Постепенно нас до того жуть одолела, что и вовсе разговариватьрасхотелось. Вот мы и принялись "мыслить", как Джим выражается, иочень долго сидели молча.