– А разве вера велит нам отбирать землю у людей, которым онапринадлежит?

– Конечно! Так оно всегда и бывало.

Джим только головой покачал и говорит:

– Масса Том, я так думаю, что тут где-то ошибка, ужнаверняка тут ошибка. Я сам человек верующий и много верующих людей знаю, датолько не видал я никого, кто бы так поступал.

Тут Том совсем рассвирепел и сказал:

– От такой непроходимой тупости заболеть можно. Если бкто-нибудь из вас прочит что-нибудь по истории, вы бы узнали, что РичардЛьвиное Сердце [3], и папа римский, и Готфрид Бульонский [4], и множестводругих благороднейших и благочестивейших людей больше двухсот лет подряд били ирезали язычников, стараясь отобрать у них их землю, и все это время они погорло плавали в крови, и после всего этого здесь, в захолустье штата Миссури,нашлось два тупоголовых деревенских остолопа, которые вообразили, будто лучшеих понимают, кто прав и кто виноват! Ну и нахальство же!

Да, конечно, после этого все дело представилось нам совсем вдругом свете, и мы с Джимом почувствовали себя очень неловко, и нам стыдностало, что мы такие легкомысленные. Я совсем ничего не мог сказать, а Джим – онтоже помолчал немного, а потом и говорит:

– Ну, теперь, по-моему, все в порядке: уж если и они незнали, так нам, беднягам, и пробовать нечего разбираться. А раз это наш долг,мы должны взяться его исполнить и постараться как следует. Но, по правдеговоря, мне так же жалко этих язычников, как и вам самому, масса Том. Оченьтрудно убивать людей, которых ты не знаешь и которые тебе ничего плохого несделали. Вот в чем дело-то. Если б мы пришли к ним – мы все трое – и сказали,что мы голодны, и попросили чего-нибудь поесть, может, они такие же, как вседругие люди, как вы думаете? Уж наверное они накормили бы нас, и тогда…

– Что тогда?

– Я, масса Том, вот как понимаю. Ничего у нас не выйдет. Мыне сможем убивать этих несчастных чужеземцев, которые ничего худого нам неделают, до тех пор, пока мы не поупражняемся, – я это точно знаю, масса Том,совершенно точно. Но если мы возьмем парочку топоров – вы, и я, и Гек – ипереправимся через реку нынче ночью, когда луна скроется, и вырежем ту больнуюсемью, что живет возле Снай, и подожжем их дом, и…

– Ох, заткнись же ты наконец! У меня просто голова заболела.Не хочу я больше спорить с дураками вроде тебя и Гека Финна. Вечно вы не о томговорите, и не хватает у вас мозгов понять, что нельзя судить о чистомбогословии с точки зрения законов об охране недвижимого имущества.

Но вот это уж было несправедливо со стороны Тома. Джим ничегохудого не хотел сказать, и я тоже. Мы ведь отлично знали, что мы не правы, а онправ, и просто хотели уразуметь, в чем тут суть, вот и все. И единственнаяпричина, почему он не мог объяснить все так, чтобы мы поняли, – это нашеневежество, да, да, и тупость, я этого вовсе не отрицаю, да только разве мы вэтом виноваты?

Но он и слушать больше не стал, сказал только, что если бымы захотели как следует взяться за это дело, тогда он, Том, наорал бытысчонку-другую рыцарей, заковал их с ног до головы в стальные латы, назначилменя лейтенантом, Джима маркитантом, сам принял верховное командование, смелвсю шайку язычников в море, словно стаю мух, и в ореоле славы прошел бытриумфальным маршем по всему свету. Но уж если у нас не хватало разумавоспользоваться этим случаем, он больше никогда нам ничего такого предлагать нестанет. И не стал. Уж если он вобьет себе что-нибудь в голову, его ни за что сместа не сдвинешь.

Ну да я на него не обиделся. Я человек миролюбивый и никогдане ссорюсь с людьми, которые мне ничего не сделали. Я так рассудил: еслиязычнику ничего не надо, то и мне ничего не надо. Ну и дело с концом.

Том взял этот план из книги Вальтера Скотта [5] – он вечноее перечитывал. По-моему, это довольно-таки дикий план, потому что ему бы ни зачто не удалось набрать столько людей, а если бы даже и удалось, то его бынаверняка разбили в пух и прах.

Я взял эту книгу, прочел все, что там сказано, и, насколькоя понял, туговато пришлось большинству из тех, кто бросил свои фермы иотправился в крестовый поход.

Так вот, значит, Том придумывал один план за другим, но вкаждом было какое-нибудь слабое место, и ему приходилось их бросать. Наконец онпросто в отчаяние пришел. В это время газеты в Сент-Луисе много писали овоздушном шаре, который должен полететь в Европу, а Том начал подумывать, неотправиться ли ему туда посмотреть, что это за шар, да все никак не могрешиться. Однако газеты не унимались, и тогда ему пришло в голову, что еслитеперь не поехать, так, может, больше никогда не представится другого случаяувидеть воздушный шар. К тому же он узнал, что Нат Парсонс едет туда, ну и,понятно, это решило дело. Ведь Нат Парсонс, когда вернется, непременно станетхвастать, что видел шар, и тогда ему, Тому, придется слушать да помалкивать, ауж этого он стерпеть не мог. Вот он и попросил меня и Джима поехать вместе сним, и мы поехали.

Шар оказался замечательный – огромный, с крыльями, лопастямии разными тому подобными штуками, совсем непохожий на те шары, какие рисуют накартинках. Он был привязан на краю города, на пустыре, в конце Двенадцатойулицы, а кругом толпился народ, и все насмехались над шаром и над егоизобретателем – тощим, бледным малым, с глазами как у помешанного, – и всеутверждали, что шар не полетит. Изобретатель приходил в ярость, бросался на нихс кулаками и говорил, что они тупые скоты, однако наступит день, и они поймут,что им довелось встретить одного из тех, кто возвышает народы и создаетцивилизацию, а у них не хватило мозгов это уразуметь. И тогда на этом самомместе их собственные дети и внуки воздвигнут ему памятник, который переживетвека, а имя его переживет и самый памятник.