В утренней тишине Александровской долины уже началиперекликаться птицы, и солнце, медленно поднимающееся из-за гор, запустило своизолотые пальцы в светлеющее небо, окрасив его местами в пурпурный цвет. Листьяна деревьях тихонечко перешептывались от малейшего дуновения легкого ветерка, иКристел молча стояла в сырой траве, наблюдая, как прозрачное небо начинаетрозоветь. На мгновение птицы перестали петь, казалось, их тоже заворожилакрасота долины. Эти обширные, поросшие сочной травой поля, окруженные грядойнеровных холмов, небольшие стада мирно пасущегося скота принадлежали ее отцу.Отцовское ранчо охватывало две сотни акров плодородной земли, на которойраскинулись поля пшеницы, ореховые рощи и виноградники, разгуливал племеннойскот, приносящий основной доход семье Уайттов. Их ранчо существовало уже сотнюлет. Кристел была просто влюблена в этот сказочный уголок природы. Казалось,она безмолвно беседует с духами, населяющими долину и известными только ей. Онибыли повсюду: и в высокой, шелестящей на ветру траве, и в лучике солнца, нежнокоснувшегося ее волос цвета спелой пшеницы. Девушка начала тихонько напевать. Унее были глаза цвета летнего неба, а ноги длинные и красивые; вдруг онасорвалась с места и побежала к реке, приминая босыми ступнями мокрую траву.Сидя на гладком сером камне и чувствуя, как ледяная вода омывает ее босые ноги,девушка продолжала наблюдать, как солнечный свет медленно окрашивает высящиесявдали скалы. Она любила встречать восход солнца, любила бегать по полям иощущать себя частью этой природы и в то же время существом живым, молодым исвободным. Это истинное наслаждение: сидеть на камне и петь в этой тишинераннего утра. Казалось, голос не принадлежит ей, он рвался наружу, наполнялтишину волшебным очарованием. Эта утренняя песня, которую мог слышать толькоБог, казалось, имеет для Кристел особое значение.

На ранчо работники ухаживали за скотом, мексиканцы убиралипшеницу и виноград, за всем этим следил отец. Но среди них не было ни одногочеловека, который бы любил эту землю так искренне, как она или ее отец, ТэдУайтт. Ее брат Джед, окончив школу, начал помогать отцу, но в шестнадцать летему больше нравились другие занятия: например, взять отцовский автомобиль ипрокатиться с друзьями в Напу, которая была почти в часе езды от их родногоДжим-Тауна. Он был симпатичным парнем, с такими же, как у отца, темнымиволосами. И так же прекрасно умел укрощать диких лошадей. Но ни в нем, ни в егосестре Бекки не было и намека на ту лирическую красоту, которая в полной меребыла присуща Кристел. Сегодня Бекки выходила замуж, и Кристел прекрасно знала,что их мать и бабушка уже хлопочут на кухне. Она слышала их голоса, когда саматихо кралась по дому, чтобы убежать сюда и посмотреть, как из-за горподнимается солнце. Она начала медленно переходить горную речку, чувствуя, какот ледяной воды, доходящей до бедер, немеют ноги и пощипывает коленки. В тишинелетнего утра раздался ее громкий смех, когда она стянула через головухлопчатобумажную ночную рубашку и бросила ее на берег. Она знала, что никто несможет увидеть ее, грациозно стоящую посреди потока и даже не сознающую, какзавораживающе она красива – юная Венера, выходящая из горной речки посредиАлександровской долины. Издалека ее можно было принять за взрослую женщину,когда она, придерживая одной рукой на макушке длинные белокурые волосы,медленно опускалась и ледяная вода омывала каждый изгиб ее прекрасного тела.Только ее близкие и знакомые знали, как она молода. Незнакомцу она показаласьбы вполне взрослой, восемнадцати – двадцатилетней женщиной с прекраснойфигурой. На мир она смотрела огромными голубыми глазами. Она веселозажмурилась, глядя на восходящее солнце, и в его лучах ее изумительное телоказалось вылепленным из нежно-розового мрамора. Но она не была женщиной, онабыла еще совсем ребенком, четырнадцатилетним ребенком. Только этим летом ейдолжно было исполниться пятнадцать. Она рассмеялась, представив себе, как онибудут искать ее, как зайдут в комнату, чтобы поднять с постели и отправить накухню; как, обнаружив, что ее нет, разозлится сестра, а бабушка в раздражениизашамкает беззубым ртом. Как всегда, она опять сбежала от них. Это было еелюбимым занятием: ускользнуть от повседневных обязанностей и убежать,затеряться где-нибудь на ранчо, пробираясь сквозь высокую траву, или спрятатьсяв лесу от зимнего дождя, или скакать без седла на лошади, напевая себе под нос,до самых холмов, посещать те укромные уголки, которые она примечала во время ихс отцом длинных прогулок. Здесь она родилась, и однажды, когда она будет совсемстарой, такой, как бабушка Минерва, и, может, даже еще старее, она умрет здесь.Она любила ранчо и эту долину всем сердцем, и эту любовь унаследовала от отца.Так же, как и он, она радовалась этой плодородной земле, сочной зелени,покрывавшей, словно ковром, весенние холмы. Она улыбнулась, заметив стоящегонеподалеку оленя. Это ее мир, и для Кристел нет врагов в этом мире, нет никакойопасности и тайных страхов. Она сама часть этого уголка природы и ни на минутуне сомневалась, что ее здесь не может поджидать никакая опасность.

Все еще не отрывая взгляда от восходящего солнца, онамедленно двинулась к берегу, легко ступая длинными ногами по острым камням, и,дойдя до своей ночной рубашки, подняла ее и легко надела через голову. Тканьтут же прилипла к мокрому телу, а белокурые волосы рассыпались по спине. Жаль,но она знала, что ей пора возвращаться, ведь домашние наверняка уже в ярости.Мать уж точно нажаловалась отцу. А ведь вчера она помогала готовить двадцатьчетыре яблочных пирога, пекла хлеб, разделывала цыплят, следила за тем, каккоптятся семь окороков, и начиняла базиликом и грецкими орехами бесчисленноемножество огромных сочных помидоров. Всю свою часть работы она сделала, теперьвсе, что ей оставалось, – беспокоиться и путаться у всех под ногами да ещеслушать, как Бекки орет на брата. А для того чтобы принять душ, одеться иявиться в церковь к одиннадцати часам – на это у нее есть масса времени. Ееприсутствие в доме вовсе не обязательно, им только кажется, что она нужна им.Ей гораздо больше хочется побродить по полям или поплескаться в горной речкеэтим солнечным утром. Воздух между тем уже начал прогреваться, а утреннийветерок почти стих. Да, для свадьбы сестры день просто отличный.

Она уже видела вдалеке их дом, когда услышала визгливыйголос бабушки, зовущей ее с крыльца кухни: «Кри-и-сте-ел!» Ее имя, казалось,эхом отдается по всей долине, она засмеялась и помчалась к дому – длинноногаядевочка с развевающимися за спиной волосами.

– Кристел!

Девушка приближалась к старой женщине, стоящей на крыльцекухни. Бабушка Минерва облачилась в черное платье, которое надевала всегда,когда ей предстояла большая работа на кухне. Поверх платья красовался чистыйбелый фартук. Ее губы гневно сжались, когда она увидела Кристел, вприпрыжкуприближающуюся к дому в белой хлопчатобумажной ночной рубашке, прилипшей кмокрому телу. В движениях девушки не было ни капли жеманства или скованности,она вела себя непосредственно, как ребенок, совершенно не сознавая, насколькоона красива. Она и была еще совсем ребенком, и, казалось, должна пройтивечность, прежде чем она почувствует себя женщиной.