Уолтеру А. Брэдбери, не дядюшке и не двоюродному брату, но,вне всякого сомнения, издателю и другу.

Утро было тихое, город, окутанный тьмой, мирно нежился впостели. Пришло лето, и ветер был летний — теплое дыхание мира, неспешное иленивое. Стоит лишь встать, высунуться в окошко, и тотчас поймешь: вот онаначинается, настоящая свобода и жизнь, вот оно, первое утро лета.

Дуглас Сполдинг, двенадцати лет от роду, только что открылглаза и, как в теплую речку, погрузился в предрассветную безмятежность. Он лежалв сводчатой комнатке на четвертом этаже — во всем городе не было башнивыше, — и оттого, что он парил так высоко в воздухе вместе с июньскимветром, в нем рождалась чудодейственная сила. По ночам, когда вязы, дубы иклены сливались в одно беспокойное море, Дуглас окидывал его взглядом,пронзавшим тьму, точно маяк. И сегодня… — Вот здорово! — шепнул он.Впереди целое лето, несчетное множество дней — чуть не полкалендаря. Он ужевидел себя многоруким, как божество Шива из книжки про путешествия: только поспевайрвать еще зеленые яблоки, персики, черные как ночь сливы. Его не вытащить излесу, из кустов, из речки. А как приятно будет померзнуть, забравшись взаиндевелый ледник, как весело жариться в бабушкиной кухне заодно с тысячьюцыплят!

А пока — за дело!

(Раз в неделю ему позволяли ночевать не в домике пососедству, где спали его родители и младший братишка Том, а здесь, в дедовскойбашне; он взбегал по темной винтовой лестнице на самый верх и ложился спать вэтой обители кудесника, среди громов и видений, а спозаранку, когда дажемолочник еще не звякал бутылками на улицах, он просыпался и приступал кзаветному волшебству.)

Стоя в темноте у открытого окна, он набрал полную грудьвоздуха и изо всех сил дунул.

Уличные фонари мигом погасли, точно свечки на черномименинном пироге. Дуглас дунул еще и еще, и в небе начали гаснуть звезды.

Дуглас улыбнулся. Ткнул пальцем.

Там и там. Теперь тут и вот тут…

В предутреннем тумане один за другим прорезалисьпрямоугольники — в домах зажигались огни. Далеко-далеко, на рассветной землевдруг озарилась целая вереница окон.

— Всем зевнуть! Всем вставать! Огромный дом внизу ожил.

— Дедушка, вынимай зубы из стакана! — Дугласнемного подождал. — Бабушка и прабабушка, жарьте оладьи!

Сквозняк пронес по всем коридорам теплый дух жареного теста,и во всех комнатах встрепенулись многочисленные тетки, дядья, двоюродные братьяи сестры, что съехались сюда погостить.

— Улица Стариков, просыпайся! Мисс Элен Лумис,полковник Фрилей, миссис Бентли! Покашляйте, встаньте, проглотите своитаблетки, пошевеливайтесь! Мистер Джонас, запрягайте лошадь, выводите из сараяфургон, пора ехать за старьем!

По ту сторону оврага открыли свои драконьи глаза угрюмыеособняки. Скоро внизу появятся на электрической Зеленой машине две старухи ипокатят по утренним улицам, приветственно махая каждой встречной собаке.

— Мистер Тридден, бегите в трамвайное депо! И вскоре поузким руслам мощеных улиц поплывет трамвай, рассыпая вокруг жаркие синие искры.

— Джон Хаф, Чарли Вудмен, вы готовы? — шепнулДуглас улице Детей. — Готовы? — спросил он у бейсбольных мячей, чтомокли на росистых лужайках, у пустых веревочных качелей, что, скучая, свисали сдеревьев.

— Мам, пап, Том, проснитесь!

Тихонько прозвенели будильники. Гулко пробили часы на зданиисуда. Точно сеть, заброшенная его рукой, с деревьев взметнулись птицы и запели.Дирижируя своим оркестром, Дуглас повелительно протянул руку к востоку.

И взошло солнце.

Дуглас скрестил руки на груди и улыбнулся, как настоящийволшебник. Вот то-то, думал он: только я приказал — и все повскакали, всезабегали. Отличное будет лето!

И он напоследок оглядел город и щелкнул ему пальцами.Распахнулись двери домов, люди вышли на улицу. Лето тысяча девятьсот двадцатьвосьмого года началось.

В то утро, проходя по лужайке, Дуглас наткнулся на паутину.Невидимая нить коснулась его лба и неслышно лопнула.

И от этого пустячного случая он насторожился: день будет нетакой, как все. Не такой еще и потому, что бывают дни, сотканные из однихзапахов, словно весь мир можно втянуть носом, как воздух: вдохнуть ивыдохнуть, — так объяснял Дугласу и его десятилетнему брату Тому отец,когда вез их в машине за город. А в другие дни, говорил еще отец, можноуслышать каждый гром и каждый шорох вселенной. Иные дни хорошо пробовать навкус, а иные — на ощупь. А бывают и такие, когда есть все сразу. Вот, например,сегодня — пахнет так, будто в одну ночь там, за холмами, невесть откуда взялсяогромный фруктовый сад, и все до самого горизонта так и благоухает. В воздухепахнет дождем, но на небе — ни облачка. Того и гляди, кто-то неведомыйзахохочет в лесу, но пока там тишина…

Дуглас во все глаза смотрел на плывущие мимо поля. Нет, нисадом не пахнет, ни дождем, да и откуда бы, раз ни яблонь нет, ни туч. И ктотам может хохотать в лесу?..

А все-таки, — Дуглас вздрогнул, — день этоткакой-то особенный.

Машина остановилась в самом сердце тихого леса.

— А ну, ребята, не баловаться!

(Они подталкивали друг друга локтями.)

— Хорошо, папа.

Мальчики вылезли из машины, захватили синие жестяные ведраи, сойдя с пустынной проселочной дороги, погрузились в запахи земли, влажной отнедавнего дождя.

— Ищите пчел, — сказал отец. — Они всегдавьются возле винограда, как мальчишки возле кухни. Дуглас! Дуглас встрепенулся.

— Опять витаешь в облаках, — сказал отец. —Спустись на землю, пойдем с нами.

— Хорошо, папа.

И они гуськом побрели по лесу: впереди отец, рослый иплечистый, за ним Дуглас, а последним семенил коротышка Том. Поднялись наневысокий холм и посмотрели вдаль. Вон там, указал пальцем отец, там обитаютогромные, по-летнему тихие ветры и, незримые, плывут в зеленых глубинах, точнопризрачные киты.

Дуглас глянул в ту сторону, ничего не увидел и почувствовалсебя обманутым — отец, как и дедушка, вечно говорит загадками. И… и все-таки…Дуглас затаил дыхание и прислушался.

Что-то должно случиться, подумал он, я уж знаю.