Воздушный змей с желтыми и розовыми флажками, привязанными к нити, плохо летел, кувыркался и норовил упасть. Еще бы, ведь под землей практически нет ветра. И здесь нет того голубого неба, о котором рассказывали древние, а Шами хотелось бы увидеть это небо хоть раз и запустить змея там.

Но, видимо, не в этой жизни.

Вместо неба далекий земляной свод и светящиеся золотые облака. Они были ненастоящими, а электронными, но давали свет и тепло. Так их и называли. Электронные облака. Созданные теми же творцами, что канули в небытие вместе со всей цивилизацией.

Змей неуверенно реял на высоте, а под ним у северной стены на возвышенности раскинулась Кадолия, словно пухлое причудливое печенье, обсыпанное разноцветной крошкой домиков; прожилки кривеньких дорог разделяли их на уютные кварталы с островками зелени и розовых деревьев. Кое-где выпирали кирпичные фабрики с медными куполами и размеренно вращающимися водяными колесами, в разные стороны тянулись черные блестящие трубы, они лентами прорезали кварталы, наползали на стену позади города, отводя едкий дым производств в продуваемые пустоты. Черные нити дымоотводов тянулись даже вверх, сквозь электронные облака, упираясь в свод, который здесь был ниже, словно город пускал ростки.

Обитаемый уголок диких подземелий. С этого холма, где стоял Шами, открывался вид практически на весь оставшийся у человечества мир: вот эта обширная пещера с городом в ней. А что за пределами? Никто не знал. Можно встретить какие-то деревеньки и поселения в пещерах дальше, в нескольких днях; может быть, где-то выше еще кто-то жил — на очистных заводах древних, у источников воды. Внизу тоже могли найтись отшельники и безумцы. Вот и все, весь мир, вся цивилизация, оставшаяся после никому неведомой Второй Катастрофы, случившейся неизвестно, когда и неизвестно почему.

По улицам тарахтели машины — благо нефтяное озеро в пустотах верхнего северо-восточного направления еще не иссякло, хотя ученые прочили ему истощиться еще пятьдесят лет назад, и закончится славный дизельный век. Над домами, под самым сводом, плавали редкие дирижабли радиосвязи.

А вот была ли у этого мира поверхность, были ли небо, были ли солнце — ученые теоретизировали до сих пор. Многие тысячи лет назад, конечно, было, когда люди жили на поверхности планеты, но искусственный интеллект, созданный стать богом, устроил глобальную катастрофу, названную Первой, в результате которой наземная цивилизация погибла. Люди бежали под землю, и что теперь на поверхности, не знал никто — выжженные пустыни, или опасное заражение, или радиоактивный океан, а может, атмосферу сдуло взрывами и там голый космос. Может, и нет уже никакого внешнего мира, остались только подземные пещеры, остатки древних машин и сооружений.

Но здесь продолжали работать компасы, это вселяло надежду, значит, магнитное поле планеты еще есть. В подземельях не было ни снежного севера, ни жаркого юга, температура повсюду одинакова. Не слишком жарко, идеально для комфортно жизни. В пещерах же, где меньше согревающих электронных облаков, было иногда холодно. Однако, предки издревле привыкли ориентироваться по компасу, зная, что стрелка всегда укажет на условный север и условный юг.

Шами меланхолично посмотрел наверх, на ярко освещенную отблесками света облаков земляную поверхность и застывшие в ней глыбы камней. Лайам говорил, что когда-нибудь эти глыбы рухнут вниз и погребут под собой город. Таков станет закономерный итог бессмысленного существования Кадолии. Почему бессмысленного Шами не понимал, но Лайаму многое вокруг казалось бессмысленным и ненастоящим.

Лайам Ли Кадами самый странный парень во всей Кадолии. Откуда он появился, никто толком не знал. Многие поговаривали, что он родился из звездного камня, найденного кем-то в пещере двадцать лет назад. Но Шами подозревал, что эти слухи распускает сам Лайам. Доподлинно было известно только одно, что он вышел к городу сам, из нижних ходов в истрепанной одежде, ему было лет пять, и он не был напуган, он не плакал, но не мог ответить, где его родители, и откуда он сам. Он помнил только свое имя и больше ничего. Многие тогда уже отмечали, как он непохож на обычного ребенка, слишком собранный, слишком серьезный и до пугающего умный. Говорили, что он такой, потому что пережил какие-то ужасы там, в ходах, может быть, видел смерть своих родителей. Ему рано пришлось бороться за жизнь, и никто не знал, сколько времени этот еще совсем карапуз, бродил по древним ходам, среди старых механизмов, и какие монстры за ним охотились. Чудо что он выжил.

Но Шами никогда не верил, что Лайам такой из-за этого. Нет, он такой, потому что мудрый, и прожил тысячи жизней, как и говорит… Хотя, может, он что-то и придумывает.

Но он говорил, что помнит голубое небо и людей, живущих в городах на поверхности. Это в нем и притягивало Шами, удивительные знания и непоколебимая уверенность в своих силах. Это притягивало к нему всех вокруг.

Многие боялись смотреть в его спокойные серебристые глаза, когда он был маленьким, и то, что сейчас он вырос, пугает их еще больше.

Шами был всего на год младше, но на фоне Лайама чувствовал себя каким-то малолеткой. Глупым и мечтательным. Вот и сейчас, он запускает воздушные змеи. Точно, подходящее занятие для взрослого парня.

Но он никогда не мог ничего поделать со своей мечтательностью.

Чья-то теплая ладошка легла ему на плечо.

— Знаю, о чем ты думаешь, — сказала Мирика из-за спины.

Он обернулся на нее и подумал, что так странно, он никогда не засматривался на подругу, не замирал, как, бывало, замирает Лайам, когда видит красивую девушку, а она была очень симпатичной: рыжие волосы, непослушно выбивающиеся из вечно мешающейся челки, озорная улыбка и веселые зеленые глаза. Но он так к ней привык, она всегда была рядом с самого его рождения, и росли они вместе. Он даже не представлял такой мир, где у него не было бы Мирики. Лайам говорил, они предопределены друг другу судьбой, и ничто не способно это изменить. Шами был благодарен такой судьбе за это. Мирика, та, кто всегда его понимала и принимала, таким, какой он есть.

— И о чем же я думаю? — спросил он с полуулыбкой.

— Что эта штука не полетит под нашими земляными сводами.

— Но смотри, она летит, хоть и неровно.

— И то верно, — засмеялась Мирика, глядя вверх.

— А еще я думал о том, что так рад, что ты у меня есть.

— Так, ну давай без этих нежностей, мы же не одни, где-то за кустами ходит Лайам.

— Запуск воздушного змея прекрасным утром — это так очаровательно, — проговорил вдруг сзади тихий спокойный голос.

Мирика и Шами переглянулись с усмешкой — опять он подкрался к ним незаметно.

Лайам Ли Кадами стоял и улыбался своей печальной улыбкой, а серые глаза излучали какую-то едва уловимую иронию. Он выглядел, в общем-то, как обычный парень двадцати лет. В нем не было чего-то особенного. Невысокий рост, щуплое телосложение. Разве что взгляд примечал в нем какую-то странную уверенность и неторопливость в движениях. Его волосы были серебристыми, говорили, что это седина, и что она появилась тогда, когда он малышом бродил по темноте, хотя он заверял, что таким родился. И, конечно, эти глаза. У многих подземных жителей появлялась какая-то блеклость радужки, если они жили не в центральной пещере, ярко освещаемой облаками, и сталкивались с недостатком света, но у Лайама, глаза были неясного цвета: голубовато-серого, а зрачки могли отражать свет в полумраке или при определенных ракурсах, как у кошки, поэтому и говорили, что глаза у него серебряные. Сам он это объяснял тем, что родился во тьме нижних уровней и прожил там все те годы, прежде чем вышел к людям. Старик Марв рассказывал, что бывают кадолийцы, которые уходят вниз в поисках сокровищ или уединенной жизни, так поступили родители Лайама.