Вере снился очень красивый сон. Она ехала в дорогой карете с громадным гербом рода на дверце. В карету была запряжена тройка лошадей, красивых и явно недешёвых, а на козлах восседал кучер в дорогих одеждах. В таких каретах, да ещё и с так хорошо одетыми кучерами могут ездить только дворяне, и Вера представляла себя какой-нибудь графиней или герцогиней… А лучше молоденькой маркизой, отправляющейся на свой первый бал, но тогда где её компаньонка? Во сне она улыбалась, хотя сознание всё ещё цеплялось за здравую мысль: проснётся и будет злая, как тысяча чертей, потому что надо будет вставать и переться в ненавистный университет, общаться не с дворянами из далёкого прошлого, а с мерзкими студентами, которые ничего не желают делать, а потом ещё и смотреть на злорадствующих коллег. Но сейчас ей было хорошо! Что-то едва ощутимо сжимало ребра – Вера нафантазировала себе, что это корсет сжимает её осиную талию, такую, как у неё даже в молодости не было, а не мерзкое одеяло вновь попытается удушить.

…Снаружи завыли собаки. Громко так, подобно волкам. Неужели ненормальные соседи с первого этажа опять изволили купить себе какого-нибудь хаски, а потом перестали его выгуливать? Но звук оказался чистым, это явно с улицы, а не из квартиры.

Неужели утро наступило, и пора наконец-то вставать и вновь идти на работу?

Вера искренне пожелала, чтобы эта ночь длилась подольше. И не потому, что она не выспалась, просто подозревала, что днём ничего хорошего не будет. Потому, уже в самом деле проснувшись, Вера только плотнее зажмурилась и постаралась игнорировать требование здравого смысла наконец-то выбраться из кровати или хотя бы изменить позу. Лежать было крайне неудобно, шея затекла, а тело ощущалось так, словно она не валялась на своём элитном матрасе, а сидела в кресле с твёрдой, прямой и слишком высокой спинкой.

Даже привычный бытовой комфорт перестал её устраивать. Наверное, потому, что Вера понимала – скоро со всем этим придётся попрощаться. После смены власти в университете её, как одну из представительниц старой команды, тоже сменили. А быть простым преподавателем, которому любая шавка из администрации может велеть изменить требования к студентам, переставить расписание на четвёртую и первую пару, чтобы рано вставать и поздно возвращаться, оказалось просто невыносимым… Вера привыкла к тому, что её уважали и боялись. Скорее второе, чем первое, но какая разница? Можно было без крика, одним взглядом, посадить в лужу кого угодно. А теперь коллеги, раньше заискивающие перед нею, перед самой Верой Алексеевной, называли просто по имени и, вместо того, чтобы с ласковой улыбкой здороваться каждое утро, едва замечали. Некоторые удостаивали только скользнувшим по ней неодобрительным взглядом и тут же проходили мимо, как будто не к ней раньше бегали с просьбами устроить их получше! И студенты, наверное, всё пронюхали – потому что в полном перемен октябре от сентябрьского уважения не осталось ничего. Да что там, Вера и сама чувствовала, что её вот-вот уволят!

Это ж надо, какие неблагодарные люди! Она ради этого университета всю жизнь положила! Замуж не вышла, детей не родила, каждый день в этих серых стенах проводила. Что значит, была стервой? Ну, была! А кто б не был? Вера любила жуткую дисциплину и держала, как ей самой казалось, всех в ежовых рукавицах. Плохо только, что с её методикой многие не были согласны. Но, пока на коне, этого просто не замечаешь, а если замечаешь, то игнорируешь, а когда этот самый конь бьёт по лбу копытом, уже не отвернёшься, презрительно хмурясь.

Последние несколько недель Вера только и делала, что мечтала. О переменах, о новой жизни, о том, как бы ей легко жилось, будь она юной и красивой, а не…

Собаки взвыли вновь. Ставшей дико неудобной кроватью с силой тряхнуло, что-то загрохотало, и Вера испуганно распахнула глаза. Землетрясение? Откуда? В их городе, где вообще никогда ничего не происходит? И до гор очень далеко, и до впадин… Или опять дурак с верхнего этажа вздумал перфоратором сверлить пол, а на Веру среди ночи свалилась люстра?

Люстры не было. Кровати тоже. Вера оказалась в кромешной темноте, но, даже ничего не видя, она вполне понимала, что всё-таки сидит, а не лежит. И никакого одеяла рядом не было.

Она скользнула ладонями вдоль собственной талии, пытаясь понять, что ж так сильно сдавливает, и обнаружила нечто, напоминающее корсет… Стянувший тоненькую талию.

Вера даже дёрнулась от неожиданности. Взгляд немного привык к темноте, и она уже могла различить очертания сидения напротив, впрочем, пустующего. И вправду, как в карете… Такая мягкая обивка, что Вера, проведя по ней ладонью, аж застонала от удовольствия. Словно кота гладишь, только не дворового, а какого-нибудь шотландского короткошерстного.

Вой сменился криком, и Вера сначала подумала об обнаглевшей молодёжи, которая совсем уже с ума сошла – в ночи так орать. А потом поняла, что, возможно, ошибалась, как и насчёт собак – потому что совсем близко раздался холодящий душу вопль.

Вообще-то, подумалось Вере, ей бы затаиться и сделать вид, что её тут нет. А потом проснуться в тёплой постели и поползти на ненавистную работу. Но здравый смысл подсказывал, что никуда ни воющие собаки, ни орущие люди не денутся, а тут, в крохотной карете, или что это такое, её легко обнаружат. Даже спрятаться негде, в этом корсете и, кажется, не слишком удобном платье, больше подходящим веку эдак девятнадцатому.

Потому Вера нащупала что-то напоминающее дверь и с силой толкнула её, а потом спешно выглянула наружу. Спасибо, что не выскочила!

Потому что под ногами была река.

Нет, вовремя поняла Вера, не река. Мост, но он оказался слишком узеньким, чтобы тут, кроме кареты, мог кто-то пройти или проехать. Даже ногой стать некуда.

- Госпожа Верена! – взвыл кучер – о, так он всё-таки был? – Госпожа Верена, спасайтесь!

Вера покрутила головой, потом посмотрела в реку и поняла для себя сразу три вещи.

Во-первых, смотревшая на неё из водной глади блондинистая красотка в зелёном платье – это она сама, и зовут её, кажется, Верена.

Во-вторых, выли не собаки. Справа подходили к мосту животные, весьма подозрительно напоминающие волков.

А в-третьих… в-третьих, не всегда выгодно быть хорошенькой. Потому что четыре головореза, стоявшие с другого края моста, смотрели на неё, как на весьма удачную добычу. Вера прямо-таки ощущала на себе этот плотоядный разбойничий взгляд.

- Ну что, - крикнул один из них, - госпожа Лексен порадует нас своей компанией?

Ах да – до Веры дошла ещё одна весьма чёткая мысль.

Кажется, в её обычной жизни, в которой она и мечтала проснуться однажды хорошенькой юной девицей, такие разбойники, такие кареты и такой кучер были пережитком прошлого уже лет эдак двести. А ещё, у нормальных людей, в отличие от этого странно вышагивающего по краю мостика мужчины – хорошенький, кстати! – не бывает таких острых ушей.