Моим любимым странникам…

Вас не встретишь на прогулке по аллеям Центрального парка,вы вечно рветесь куда-нибудь в дебри долины Амазонки, в далекий Китай, вашамечта — мчаться в «Восточном экспрессе»… Вы подарили мне жизнь, каждыйпо-своему: мой отец Джон и мой муж Джон, и в благодарность я посвятила этукнигу вам, а также чудо-девочке Виктории, моему ненаглядному сокровищу, спожеланием, чтобы вы не слишком отдалялись от меня, когда жажда странствийпозовет вас в дорогу.

Преданная вам Д.С.

Весь дом насквозь был пронизан солнечным светом, свободнольющимся сквозь большие высокие окна. Сверкала натертая воском резная, красногодерева, облицовка камина в парадной гостиной; каждая розетка, каждый ее завитокбыли отполированы до зеркального блеска. Длинный инкрустированный стол в центрегостиной являл собой изысканное произведение искусства, однако разглядеть егобыло нелегко: сюда чуть ли не целый месяц складывались дорогие свадебныеподарки. Резные нефритовые фигурки, массивные серебряные блюда, кружевныескатерти, десятка три роскошнейших хрустальных ваз, не менее полусотнивсевозможных столовых приборов с оригинальными солонками и перечницами, дюжинасеребряных канделябров…

На краю стола лежал блокнот, куда аккуратно записывали вседо единого имена друзей и принесенные ими дары, дабы потом невеста моглапоблагодарить каждого из них в отдельности. Одна из горничных ежедневно сметалас подарков пыль, дворецкий следил, чтобы серебро было начищено и сверкало также ослепительно, как и все, что находилось в особняке Рисколлов. Здесь царилдух утонченной роскоши, не оставлявший сомнений в том, что владельцы домачрезвычайно богаты, но, похоже, этим вовсе не кичатся. Парадная гостиная быланадежно защищена от любопытных взоров, на окнах — тяжелые бархатные шторы икружевные занавеси. Вокруг особняка — пышные деревья, ухоженная живая изгородь,прочная кованая ограда. Да, дом Рисколлов был настоящей крепостью.

В огромном холле с плавно уходящей вверх широкой лестницейпослышался негромкий женский голос. Через минуту в гостиную вошла высокаямолодая женщина двадцати с небольшим лет, длинноногая, с узкими бедрами иточеными плечами. На ней был розовый атласный халат, розовые атласные туфельки,медные волосы собраны в пучок на затылке. Атласный халат ниспадал до поламягкими складками, но вот в движениях девушки, ее походке не было решительноникакой мягкости. Прямая как струна, она вдруг остановилась, сделала ещенесколько шагов и принялась рассматривать лежавшие на столе подарки, медленнопереводя взгляд с предмета па предмет. Потом быстро подошла к столу и сталачитать в блокноте имена, которые сама же и записала: Астор, Тюдор, Ван Кэмп,Стерлинг, Флад, Уотсон, Крокер, Тоубин… Цвет высшего общества Сан-Франциско.Нет, почему только Сан-Франциско? Всей Калифорнии, даже всей Америки. Громкиеимена, известные всем людям, роскошные подарки.

Девушка еще раз равнодушно оглядела стол, потом приблизиласьк окну и выглянула в сад. Он содержался в идеальном порядке — таким она зналаего с детства. Особенно ей нравились тюльпаны, которые сажала бабушка. Веснойперед домом вспыхивало немыслимое буйство красок, в Гонолулу таких цветов небыло…

А здесь, в этом саду, все было так дорого ее сердцу. Девушкавздохнула, вспомнив, сколько ей сегодня предстоит переделать дел, отвернуласьот окна и снова бросила взгляд на дорогие подарки. Да, прелестные вещицы,ничего не скажешь… И невеста будет прелестна, если только удастся отвести ее кпортнихе на примерку. Одри Рисколл посмотрела на усыпанные бриллиантами узкиезолотые часики в тонком рубиновом браслете. Они достались ей от матери, и онаочень ими дорожила, Порядок в комнатах бельэтажа поддерживали две горничные идворецкий, спальни наверху убирала третья горничная, еще имелись прачка,повариха и ее помощница, два садовника, шофер. Всего прислуги в доме былодесять душ, и Одри приходилось тратить на них уйму времени. Впрочем, ей этихлопоты были привычны. Она вела дом уже четырнадцать лет с тех пор как приехаласюда со своей сестрой с Гавайских островов, из Гонолулу, где погибли ихродители. Ей было тогда одиннадцать, Аннабел — семь лет. Одри вспомнилосьтуманное утро, когда они впервые оказались в Сан-Франциско и испуганная Аннабелгромко плакала, вцепившись ей в руку. Дед послал за ними на Гавайи своюдомоправительницу миссис Миллер, и все дни, что они плыли на корабле, этастарушка и Аннабел страдали морской болезнью. А вот Одри хоть бы что, ее совсемне укачивало.

А потом, четыре года спустя, она ухаживала за миссис Миллер.когда та умирала от испанки. Домоправительница научила Одри управлять богатымаристократическим домом, посвятила во все тонкости и секреты своего ремесла,объяснив, чего неукоснительно требует дед. Юная хозяйка хорошо усвоила этиуроки и довела искусство управления домом до совершенства, …Одри в халате изрозового атласа быстро прошла в столовую через анфиладу парадных комнат, селана свое обычное место в дальнем конце обеденного стола и нажала на рубиновую снефритовым ободком кнопку. Девушка всегда завтракала здесь, в отличие отсестры, которой приносили завтрак в постель на серебряном подносе, покрытомбелоснежной салфеткой. На звонок тотчас явилась горничная в сером форменномплатье, в белом, жестко накрахмаленном переднике, манжетах и наколке и,волнуясь, устремила взгляд на молодую женщину, которая сидела прямо, не касаясьспинки орехового инкрустированного стула времен королевы Анны.

— Что вам угодно, мисс Рисколл?

— Мэри, мне сегодня только кофе.

— Сейчас принесу, мисс Рисколл.

— Благодарю.

Одри холодно, без улыбки посмотрела на горничную. Да, слугибоятся ее, боятся почти все, кроме тех, кто хорошо знает, кто помнит маленькуюдевочку, которая сломя голову носилась по лужайке перед домом, играла в прятки,в мяч, каталась на велосипеде, однажды даже упала с дерева… Но Мэри все этоневедомо, она одних лет с Одри и видит перед собой лишь чопорную, властнуюхозяйку и, конечно, даже не подозревает о том, что неприступно строгая миссРисколл на самом деле обладает великолепным чувством юмора — нужно тольковнимательно вглядеться в ее замечательные синие глаза. Но мало кто дает себетруд разглядывать невидимые на первый взгляд особенности характера миссРисколл, и уж тем более прислуга, для которой она просто холодная, безнадежнаястарая дева, вековуха.

Одри в доме иначе как вековухой за глаза не называли, а вотмладшая, Аннабел, была чудо как хороша собой. Белокурая, с нежным ангельскимличиком, Аннабел была хрупка и воздушна, поистине неземное создание — образ,столь пленительный и ценимый в тридцатые годы, равно как и в двадцатые, и вдесятые годы, а также сто, двести, и триста, и еще не сосчитать сколько летназад. Сказочная принцесса, прелестное, беспомощное дитя… Одри до сих порпомнит, как пела, убаюкивая сестренку, когда их родители погибли, возвращаясьдомой с острова Бора-Бора. Отец проводил свою жизнь в путешествиях; это быластрасть, которой он не мог противиться, и их мать всюду сопровождала его,опасаясь, что иначе муж ее бросит. Так вместе с ним она отправилась и на дноокеана, когда корабль потерпел крушение, попав в шторм в двух днях пути отПапеэте. Ни обломков, ни останков так потом и не нашли. Две маленькие девочкиостались одни на белом свете, из родственников у них был только старый дед. Ахкак испугалась бедняжка Аннабел, впервые представ пред его грозными очами, каксжала ее руку Одри, у девчушек даже пальчики побелели. Одри слегка усмехнулась,вспомнив эту сцену. Да, нагнал тогда дед на них страху, особенно на маленькуюАнни, уж он постарался.