— Напрасно радуешься, все равно он не пройдет. —Эдвард Рисколл с досадой швырнул газету на стол.

— Может быть, и пройдет. Именно его и надоизбрать. — Она замолчала и озабоченно нахмурилась. Ее тревожило положениес экономикой страны. Америка неизбежно скатывается в пропасть, может ли она,Одри, оставаться равнодушной? Дед всеми способами избегает серьезных разговоровна эту тему, ведь иначе ему рано или поздно пришлось бы признать, что во всемвиноват Гувер.

— Дедушка, — : наконец произнесла она, глядя емупрямо в глаза и прекрасно отдавая себе отчет в том, что сейчас бросит ему вызови реакция последует незамедлительно, — дедушка, в стране произошла катастрофа,почему ты не желаешь этого замечать? Сейчас тридцать второй год, буквальнонакануне съезда демократов десятки чикагских банков потерпели крах, странанаводнена безработными, людей просто выбросили на улицу, они голодают. А ты,черт возьми, делаешь вид, будто все прекрасно!

— Он не виноват! — Дед стукнул кулаком по столу,глаза его засверкали. — Это благороднейший человек!

— Именно он и виноват, и плевать всем на егоблагородство! — В голосе Одри отнюдь не было злобы, скорее некоторыйсарказм.

— Одри, что за выражения!

Она не стала извиняться, в этом не было нужды, они слишкомхорошо понимали друг друга, к тому же она слишком сильно любила деда, егополитические взгляды нисколько ей не мешали. И она улыбнулась ему, хотя онготов был испепелить ее взглядом.

— Давай прямо сейчас заключим пари: я уверена — победитФранклин Рузвельт.

— Никогда! — Он решительно взмахнул рукой, котораявсю жизнь голосовала только за республиканцев.

— Ставлю пять долларов.

Он презрительно сощурился.

— Несмотря на все мои старания, ты иногда мало чемотличаешься от грузчика…

Одри Рисколл улыбнулась и встала из-за стола.

— Дедушка, что ты сегодня делаешь?

Дел у него сейчас было не много. Он встречался с друзьями,ездил обедать в клуб «Пасифик юнион», а вернувшись домой, непременно ложилсявздремнуть. Когда человеку идет восемьдесят первый год, он имеет на это право.Один из самых крупных банкиров Сан-Франциско, он десять лет назад отошел от дели мирно зажил с двумя внучками. Теперь вот скоро с ним останется одна. Но, какпризнался он третьего дня одному из своих друзей, поскольку дом покидаетАннабел, он не очень-то будет скучать по ней. Она знаменитая в Сан-Францискокрасавица, зато Одри умна и с характером, близкий друг, родная душа. А сАннабел они так за все эти годы и не сблизились, между ними всегда стояла Одри,не дававшая в обиду младшую сестренку.

После гибели родителей Одри заботилась о ней как мать иоберегала от всякого рода неприятностей. Сейчас все ее мысли были занятыприготовлениями к свадьбе, непременно пышной и торжественной.

Эдвард Рисколл наконец-то соизволил посмотреть на Одри.

— Я поеду в клуб, а вы, надо полагать, по магазинам ссестричкой, денежки мои последние мотать? — Он любил прикидываться, чторазорен, хотя на самом деле его финансы были в полном порядке. Он так удачновложил свой капитал, что никакие катаклизмы и потрясения в экономике были емуне страшны.

— Да уж, постараемся оставить тебя без гроша. —Одри рассеянно улыбнулась деду. Она всегда тратила на себя очень мало, ноАннабел — другое дело, к тому же они еще не все купили для ее приданого. Уневесты будет семь подружек, главная — Одри. Подвенечное платье шили в ательеМагриен из старинных французских кружев, расшитых мелким жемчугом, с оченьвысоким воротом, который как нельзя более эффектно подчеркивал красоту нежного,как цветок, личика Аннабел. На ее золотые локоны должна была лечь фата из техже старинных кружев и французского тюля. Одри очень нравились и изысканнаяфата, и прелестное платье. Анни тоже все очень нравилось, но завлечь ее на очереднуюпримерку было не так-то просто.

Венчание было назначено в епископальной церкви Святого Лукичерез три недели, и за это время предстояло переделать уйму всяких дел.

— Кстати, у нас сегодня ужинает Харкорт. — Одривсегда с утра предупреждала деда о визитах и гостях дома. Случалось, дедзабывал об этом и приходил чуть ли не в ярость, увидев за столом незнакомое, ахоть бы и знакомое, лицо — как это так ему ничего не сказали?! Сейчас он сприщуром глянул на Одри, как, впрочем, всегда при упоминании имени своегобудущего родственника. Он до сих пор не мог поверить, что Одри не испытывает нималейшей зависти, это было выше его понимания: ведь Аннабел всего двадцать одингод, а Одри уже двадцать пять, и, по мнению многих, она вовсе не красавица.Мало того, казалось, Одри нарочно старается изуродовать себя: туго стягиваетволосы, никогда не оживит румянами свои матовые щеки, не оттенит синеву глаз,покрасив черным рыжеватые ресницы, не подчеркнет контур полных, чувственных губпомадой — для нее косметика как бы не существовала. Серьезных поклонников у нееникогда не было. Молодые люди пытались за ней ухаживать, но дед их неизменноотпугивал, а Одри это ничуть не огорчало. Все они казались ей такими скучными,неинтересными.

Порой она мечтала о мужчине, одержимом, как ее отец,страстью к путешествиям по экзотическим странам, однако никого даже отдаленнонапоминающего ее идеал она пока так и не встретила. Харкорт и вовсе был не изчисла таких мужчин, а вот для Аннабел он подходил идеально.

— Согласись, он очень красивый молодой человек.

Дед опять впился в нее цепким взглядом, в который разпытаясь разгадать, как же все-таки Одри относится к этому браку. Ведь онапервой познакомилась с Харкортом и даже несколько раз бывала с ним на балах. Насамом деле Одри с радостью уступила его младшей сестре и ничуть об этом нежалела. Сердце ее ни разу не сжалось, не заныло, а люди — пусть думают чтохотят, ей безразлично. Харкорт никогда не смог бы откликнуться на порывы еедуши, да, наверное, и нет на свете человека, который откликнется. Чтобызаполнить пустоту, она занималась фотографией, листала старые альбомы,оставшиеся после отца. Где-то в глубине души они с отцом были очень похожи.Даже в фотографиях было много общего — любимые ракурсы, композиция, страсть кнеобычному, к экзотике…

— Харкорт будет прекрасным мужем для Аннабел. —Дед часто повторял эти слова, как бы дразня Одри и ожидая, что она выдаст себяи он узнает наконец о ее истинных чувствах к этому молодому человеку. Дедпо-прежнему считал, что она совершила ошибку, уступив Харкорта младшей сестре.Он и сейчас не понимал, чего хочет его старшая внучка Если говорить правду,никто ее не понимал, но Одри это не печалило, она свыклась с мыслью, чтоникогда не сможет поделиться с родной душой своими мечтами. И вообще она недолжна давать волю мечтам.

Она должна жить здесь, вести дом деда и заботиться о нем. Иона улыбнулась ему. Сначала улыбка затеплилась в глазах, потом засияла нагубах, казалось, она вот-вот расхохочется, безудержно и звонко. Никто непонимал, что именно ее так развеселило, будто она знает то, что другимневдомек: нет, непроста, ох как непроста Одри Рисколл, но никому и в голову неприходило, какие мысли таятся в глубине ее души. Даже дед не подозревал, какбезудержны ее мечты и как страстно она желает пуститься по стопам отца. Жизнь,которой жили женщины ее круга, — не по ней, для нее это было слишкомочевидно. Выйти замуж за Харкорта, замкнуться навеки в узком мирке семьи?