кабы дочь к себе не вытребовала, и теперь бы на службе состоял.

— Где же вы в таком возрасте работали? — нетерпеливо, но не без любопытства спросил Бормотов.

— Кто, мы? — старик заморгал красными, без ресниц веками. — Я тебе о себе толкую…

— Ну, ты. Где ты последнее время работал?

— Да ить я доложил, всю жись в Москве я, в столичном граде. Кабы дочь с места не сдернула, то теперь не точил бы я лясы тут с тобой. По ночам-то я кладбище сторожил.

Евдокия Степановна, которая все еще стояла у двери, решительно шагнула вперед:

— Уже полночь, дедушка, а у нас дела. Приходи завтра!

— Ты тут еще? — поворачиваясь на стуле, удивился дед. — Ить сказано тебе, выдь! Что разговору не даешь начаться?

«Бред какой-то!» — подумал Бормотов и сел за стол. Рука его потянулась к шее, вместо галстука — глухой ворот. Бормотов расстегнул крючок.

— Пожалуйста, побудьте в соседней комнате, Евдокия Степановна, — сказал он.

Девяностолетнего старика из кабинета не выведешь. А слушать старческую болтовню нет сил и времени. Спасительно зазвонил телефон, Бормотов схватил трубку. Но непрошеный гость терпеливо дождался конца разговора. Тогда Бормотов взял лист бумаги, карандаш, глядя в упор на старика, спросил строго, резко:

— Фамилия, имя, отчество?

— Судариков Аким Петров, — скороговоркой ответил дед и забормотал обрадованно: — Начальник, истинный господь, начальник!

— За каким делом пришел, Аким Петрович? Прямо говори!

— За утешительным, истинным словом пришел, — проговорил старик, и в лице его, странно стянутом морщинами к глазам, появилась выжидающая осмысленность. Он спросил:

— Людишки говорят, все начальники в бега напутились от немца. Правда?

— Нет. Из Осташева, если будет необходимость, уедут старики, женщины, дети. А начальство останется.

— Это как же? Немцу присягнете или царизьма опять установится?

— Нет, царизм не вернется. А немцев-завоевателей русский народ будет бить до нашей полной победы.

— Та-ак. А миром нельзя поладить, без кровопролитиев?

— Нельзя.

— Ожесточились, выходит.

Старик пожевал губами, сел прямо, зажав шапку под мышкой. И вдруг загорячился:

— А народ-то зачем тянете? Царь Миколай в германскую одних солдат выставлял и справлялся. Немец-то тогда к Москве и рыла не протягивал. А теперь, толкуют, супостат скоро в Москву въедет.

— Кто толкует? — Бормотов насторожился.

— Старики говорят, бабы.

— И что, все так говорят?

— Не все, греха на душу не возьму. Вчера бабка Варвара божилась, быдто из Москвы сюда партизанов рослых гонят видимо-невидимо, и быдто супротив тех партизанов немцу никак не устоять.

— Фу, ты дьявол! — вырвалось у Бормотова. Откуда? То, что пошли слухи об эвакуации, — это не удивительно. И вчера и сегодня в райкоме составляли план по возможному вывозу людей, хлеба, скота, ценностей. Об этом знали председатели сельсоветов и колхозов. Но партизаны! О создании партизанских отрядов на случай оккупации говорилось пока только в узком кругу работников райкома и райисполкома. И вот уже слухи! Хотя, конечно, они могли просочиться из западных районов.

«Да и не так уж плохо говорила бабка Варвара!» — вдруг подумал Бормотов и сказал старику:

— Вполне возможно, Аким Петрович, что партизаны будут воевать с немцами.

— Да что ты! — Дед вскочил со стула, полы полушубка нараспашку. — А ить я Варваре возразил — брехня! Вот ить не знаешь, где упасть… И то. На днях от вашего начальства один приходил, по пожарной части. Любопытствовал, нет ли на чердаке сена. Молодой, краснорожий. Дык он все ясно раскумекал.

— Что ясно? — Бормотов нахмурился.

— Все прояснил. Немец только против партейных ополчился. А простому люду он защитник. Колхозы долой, налоги все долой, землицы сколько хошь, столько и бери. Паши, сей, продавай, покупай — воля. И народ, мол, не дурак, в войну встревать не будет.

Бормотов понял, что спрашивать о фамилии «пожарника» и о его местопребывании бесполезно. Все, о чем говорил до сих пор старик, — это была смесь из его домыслов и противоречивых слухов тревожной военной обстановки. Но последние слова — вражеские. Иноземный ли он или местный, но это настоящий, заклятый враг.

— Ты все сказал, Аким Петрович? — спросил Бормотов.

— Да ить час и то поздний, кажись, все.

— Так вот… — Бормотов помолчал, подбирая доходчивые фразы. Он понимал, что его слова старик передаст другим людям. — Если ты, Аким Петрович, за правдой пришел, то изволь выслушать и запомнить.

— Благодарствую, — часто мигая, старик уставился на электрическую настольную лампу с матовым абажуром.

— У немцев теперь главный начальник Гитлер. Он приказал своим генералам и солдатам завоевать Россию. Гитлеру нужны наш хлеб, мясо, все наши богатства. Русских людей он считает за скотину. Его приспешники хотят убивать и таких, как ты, и помоложе, и женщин, и детей. Всех, кто им не нужен. Они мечтают оставить для Германии только рабов. Вот это правда.

— И так по-ихнему все и будет? — старик затеребил свою овчинную шапку.

— Нет, по-ихнему не будет. Наша армия, наш народ постоят за себя. Нам сейчас трудно, но армии Гитлера скоро будет еще трудней. И Москву они не возьмут!

— Дай-то бог! — Старик протяжно вздохнул.

— Армия Гитлера несет народу смерть, мы сражаемся за жизнь. Поэтому народ с нами, и мы победим.

Бормотов терпеливо ждал, не спросит ли старик еще о чем-нибудь. Но он вдруг поднялся со стула, шмыгая валенками, направился к двери. Уже у порога обернулся, не надевая шапки, заговорил сбивчиво:

— Всю жись в Москве служил. При царизьме господ много было. И все по шее любили, по шее… А ты уважительный. Дай тебе бог, благодарствую…

В дверях появилась Евдокия Степановна. Посторонилась, пропустив старика, сказала:

— Вас ждут, Александр Иванович.

3

Вошли двое: секретарь райкома по кадрам Василий Федорович Проскунин и агроном райземотдела Алексей Васильевич Горячев. Они были с портфелями и тоже в костюмах военного покроя.

— Здравствуйте, Александр Иванович! — сказал Проскунин громко.

— В честь чего это? — удивился Бормотов. — За день-то сегодня раз десять виделись!

— Ошибаетесь, секретарь, отстаете от жизни. — Проскунин пояснил: — Двадцать одну минуту уже в новых сутках прожили.

— Ну, педант! — Бормотов покачал головой. Отвечая на шутку, спросил: — Точность старая. Из отдела кадров или уже в новую должность вжился?

Все трое улыбнулись, поняв, о какой должности упомянул Бормотов. Два дня назад райком наметил Проскунина командиром первого, пока еще не существующего партизанского отряда. Горячева — комиссаром. Сейчас, ночью, как раз и предстояло создать этот отряд на бумаге. Потом будет еще работа, кропотливая, с живыми людьми, с каждым в отдельности. А пока это.

— Садитесь, товарищи! — предложил Бормотов. — Начнем. В подборе людей нам ошибаться нельзя. Тут, как в пулеметной ленте. Попадет один негодный патрон — и захлебнулся «максим», и враг