— Эй, кавалеры! На всех нас пару папирос не выдадите?

— Ни одной нет, не курим, — ответил Толя.

— Такие лбы и не курите? — удивился военный.

Чернявый, низкорослый парень не понравился Толе, и он хотел пройти мимо. Но Володя остановился, сказал:

— Махорки принести могу. Старик тут недалеко знакомый.

— Валяй, дуй! — кивнул чернявый и, когда Володя, поставив ведро и кинув удочку, побежал через парк, окинул Толю взглядом с головы до ног, спросил насмешливо: — Значит, рыбку удим, книжечки почитываем?

Толя смолчал. Но парень не унимался. Опершись на лопату, он спросил опять:

— А земельку порыть кавалеры не хотели бы?

Толя вспыхнул.

— Сегодня порыли уже. И так вот, как вы, лопатой не подпирались.

— Э, да ты с гармонью, а не пьяный. Старшим грубить?

— Старшие тоже должны быть вежливы.

— Семечкин! Попридержи язык! — послышалось из траншеи. — И сюда давай, хватит наверху прохлаждаться!

Чернявый, жилистый Семечкин пробурчал что-то себе под нос, но в траншею спрыгнул. Толя стоял, поглядывая в сторону парка: и дернуло же Володьку за табаком бегать! И хотя бы для хорошего человека, а то для грубияна.

Внимание Толи привлек высокий, худой военный: уж очень он неумело копал! Сгибается пополам, на лопату налегает, а махнет — наверх летит жалкая пригоршня, да и та ссыпается назад, в окоп. А если б ему из противотанкового рва покидать!..

Из-за пожелтевшего куста бузины выбежал Володя.

— Вот, принес… Кому табак нужен?

Первым выскочил из траншеи Семечкин. «Перекур!» И вылезли еще двое. Только долговязый продолжал работать. Володя отдал Семечкину завернутую в газету махорку.

— Молодец! — похвалил Семечкин и сердито покосился на Толю.

Военные сели на траву, закурили. На их белых рубахах желтели глинистые потеки.

— Спасибо за махорку, ребята! — сказал один из парней, плечистый, с большой круглой головой и круглыми голубыми глазами. И спросил простецки: — Как улов?

— Два ерша, четыре окуня, — ответил Володя.

— А щуки у вас водятся? Да вы посидите. Семечкин у нас псих, не обращайте внимания.

— Полегче! — вскинулся Семечкин. — Ты, Щеглов, хоть и старшой сегодня, но перед дачными молокососами меня не позорь!

— А вот я взводному доложу, — спокойно пообещал Щеглов.

— Идем домой, — сказал Толя.

— И бегите. Правда глаза колет, — проворчал Семечкин.

Володя нагнулся за удочкой. А Толя вдруг сел на траву, в двух шагах от Семечкина, и спросил злым шепотом:

— Какая правда? Говори, ну!

— А ты на меня не нукай, — тяжело проговорил Семечкин. — Я ополченцев в Москве принимал. Стар и млад идут. А вы тут, лбы, с книжечками, с удочками… Пора винтовку и лопату брать.

— Дадут винтовку — возьмем, — сказал Володя. А Толя, побледнев, добавил:

— И воевать будем как надо. Понял?

— Ого! — Подвижное лицо Семечкина с пробившейся черной щетинкой так и заходило. Он спросил ехидно: — Может, нам расскажешь, как воевать надо?

— А так… — Голос Толи звенел от напряжения, брови взлетели, в глазах плясали колкие огоньки. — А так… Пока жив, винтовка моя стрелять будет. Меня убьют — Володька, дружок, стрелять будет. Он погибнет, другие останутся. Но с места не сходить! По одному фашисту убить — наша победа. А мы не по одному постараемся…

Смуглое лицо Толи горело. И Семечкин как-то обмяк. Проговорил примирительно:

— Н-да… Ты злой, парень. Это хорошо. Я сам злой. — Поглядев вдаль, добавил: — У меня родители и сестра в Минске. Просился на фронт — не отправляют…

— Вот и мы вызова из военкомата ждем, — сказал Володя.

Противореча всему тому, о чем он говорил прежде, Семечкин успокоил:

— Успеете еще, ребята! Навоюетесь. — И крикнул четвертому товарищу, который копался в траншее: — Да брось ты там, отдохни! Сейчас вместе зачистим.

Солнце село, военные надели гимнастерки. Все они были рядовыми. На груди Семечкина блестела медаль «За отвагу». Толя и Володя с откровенным восхищением глядели на медаль.

— А… а как же вы сказали, что на фронте не были? — спросил Толя и густо покраснел от смущения.

— Это за Халхин-Гол.

Щеглов предложил неуверенно:

— За лопаты, что ль? Скоро взводный придет.

И тут раздался удивленный, радостный возглас Володи:

— Борис? Паганель?!

Да, это был он. Стриженый, без очков, иначе Толя узнал бы его сразу. Ведь он смотрел на Бориса, заметил даже, как неловко он выкидывал землю.

— Вот тебе раз! Знакомы, значит? — удивился Семечкин. — Ну, побеседуйте, мешать не будем.

Борис надевал гимнастерку. Голову он в ворот просунул, а руки в рукава все не попадали. Наконец он справился с рукавами. Все такой же нескладный, стоял и улыбался растерянно. Беседы, однако, не получилось.

Бабочки? Ах, было. На биологический не успел. Очки? Снял, зрение получше стало. В гости? Ну, где там!..

Он пошел. Нагнулся, поднял лопату. Так и не распрямившись как следует, неловко спрыгнул в траншею. Крикнул уже оттуда:

— До свиданья!..

Неожиданная была встреча. Грустная. Володя и Толя шли по парку, молчали. И опять воспоминания.

Паганель… Смешной, но приятный был человек. Пионервожатый, а носился с сачком по лугам, как малолеток. За этот сачок, за нескладную фигуру и окрестили его сельские ребята Паганелем. Ничего, не обижался. Но однажды «отомстил» насмешникам. Показал коллекцию засушенных бабочек — ребята ахнули. Сроду таких не видели. Спросили Бориса, не ездил ли он в Индию. Вот тут-то и подкусил он сельских жителей: «Эх вы, туземцы, а родных бабочек не узнаете!» — и гербарий показал. В этом деле «туземцы» разбирались получше. Но все равно — конфуз. Половину растений назвать не могли, а кое-какие прежде и в глаза не видели. Вот тебе и москвич, городской житель!..

Володя и Толя остановились на тропинке, под липой. Толе — налево, Володе — прямо. Не прощались: вечером в школе военные занятия.

— Ты хорошо сделал, что махорки принес, — сказал Толя. — А я вот зря так… спорил. На Халхин-Голе воевал, медаль «За отвагу».

— Да, такую медаль зря не дадут! — Володя вздохнул…

Милые, скромные пареньки! Медаль «За отвагу» вы считали недосягаемой вершиной славы. И хорошо. Недооценить себя не так уж страшно.

Орден Ленина — Толе Шумову.

Орден Красного Знамени — Володе Колядову.

Так через несколько месяцев решили ваши современники.

Имена ваши присвоить школе, где вы учились. Так пожелали люди через двадцать лет.

6

Убрать вовремя и без потерь урожай! Об этом писали, об этом говорили по радио. Сводки о ходе уборки печатались в районной газете сразу же после сообщений Совинформбюро. Одни цифры — количество подбитых фашистских танков, самолетов, уничтоженных гитлеровцев — сменялись другими: число скошенных, сжатых, выкопанных гектаров. Пуды, тонны, сроки… В Красную Армию уходили люди, молодые,