Калининград-Кенигсберг, 30 апреля 200* года

«Зачем мы приходим в мир? Для чего раскрывается и зреет душа, зачем собирает она опыт боли, соль знаний и росу откровений? Весь этот путь мы преодолеваем лишь для того, чтобы отыскать в мире то, что изначально живет в наших душах. Поэтому каждый из нас, хотя бы отчасти, — Парсифаль, рыцарь, увлеченный поисками священной чаши Грааля. Одна лишь мысль о Граале наполняет его жизнь волшебным светом…»

Сашка сидела на краю бетонного бруствера времен последней войны. Стальные с проседью волны, бегущие к берегу, их плеск и рокот пели ей величавую северную сагу, сказку из заповедных глубин, но все, что она успела набросать в «блокнот», казалось обрывком недослушанного разговора, тихого, едва различимого голоса.

«„Какого богатства ты ищешь? — спрашивает душа. — Может быть, твое богатство — бесконечное познание, поиск истины, может быть, любовь, а может быть, земной блеск и власть. Чаша исполнит любое заветное желание“.

Тысячелетиями люди ищут чашу Грааля, не в силах ответить на главные вопросы бытия…»

— Эй, Сандра! Проснись!

Зодиак прыжками спускался по осыпающейся тропинке к морю. Лицо его разгорелось от бега, черная майка пузырилась на морском ветру. Он успел нагнуться на бегу и подхватить с мокрого песка желтый камешек.

— Смотри — алатырь-камень! Возьми на память.

Алатырским морем когда-то звали Балтику. Сашка сжала в ладони гладкий окатыш, закрыла «блокнот», стряхнула с джинсов песок и злых рыжих муравьев, оперлась о протянутую ей крепкую, бронзово-загорелую руку Зодиака и спрыгнула с высокого бруствера на берег.

— Дуем в город; через полчаса заброска!

Нетерпение Зодиака искрой перекинулось на Сашку.

— Нам покажут подземелье, склеп и бункер фольксштурма, — задыхаясь от энергичного подъема, рассказывал Зодиак. — Там в подвалах до фига костей. А на стенах — прощальные письма, руны, картинки всякие. Видимо, немцев там взрывом завалило, они долго умирали… А ночью намечается грандиозный сабантуй на берегу!

С Зодиаком Сашка познакомилась неделю назад, в первый день кенигсбергской «маевки». Редакционное задание на этот раз выглядело особенно романтично, да и кому, как не ей, «рискованной щучке пера», освещать турниры на копьях и вылазки сумасшедших «кобальдов».

Московские диггеры быстро сдружились с рыцарями местного военно-исторического клуба «Парсифаль», и внимание центральной прессы в лице юной журналистки Александры Батуриной также немало льстило самолюбию «крестоносцев».

Пролазав несколько часов по штольням и катакомбам рыцарских подземелий и до крови ободрав колени и локти, Сашка начисто отмела все подозрения в принадлежности к декоративному полу и заслужила молчаливое одобрение «детей подземелья». Родство душ являет себя с первого, случайно брошенного взгляда. Зодиак и Сашка молниеносно опознали друг в друге шальных безбашенных романтиков и заключили молчаливый сговор. Наружность Зодиак имел по-своему примечательную: светлые глаза под прямыми бровями, слегка выступающие вперед нордические скулы, тонкий нос, маленький, выразительный рот, задиристый подбородок, а больше того белесые пряди, которые он убирал со лба немного набок, придавали ему разительное сходство с плакатными бестиями Третьего рейха или молодыми строителями коммунизма, то есть являли собой давно утерянный расовый идеал.

Средневековые лабиринты Орденского замка, катакомбы полутысячелетней давности петляли под городом. Среди древних рыцарских развалин зияли многочисленные лазы и «колодцы», годные для браконьерской заброски.

Через полчаса они были в подземелье. Смолистые факелы в руках рыцарей потрескивали от встречного ветра. Белые плащи с черными крестами уплывали во мрак. Скрежет и гул шагов отдавались с нарастающим грохотом и долго замирали под кирпичными сводами.

Рыцарь в тяжелом звякающем доспехе, шагавший впереди, сдвинул кованую решетку и посторонился, пропуская Сашку. В глазницах тевтонского шлема блеснули зрачки. Сашка зябко поежилась. Откуда ей было знать, что в свете косматых факелов ее смуглая обнаженная кожа светится, как шелк, а запах влажных от морской воды волос дразнит и щекочет ноздри свиты. Нагнув голову, она проскользнула в низкую дверцу.

— Это здесь… Прошу вас, фролейн Александра, — прошептал Рыцарь-Сенешаль. Он был намного старше безбородых сюзеренов с факелами и по-старомодному учтив.

Синий луч фонарика впился в темноту, скользнул по кирпичным осколкам на полу, по грудам заплесневелой амуниции фольксштурма, последних защитников замка в апреле 1945-го, и расплющился о глухую стену. Вдоль стены белели кости и сложенные рядком человеческие черепа.

Зодиак вошел в бункер последним. Озираясь по сторонам, он вытирал лоб. Первая сухая жара просачивалась даже сюда: в катакомбы Орденского замка.

Рыцарь-Сенешаль опустился на колени перед часовенкой или склепом из позеленевшего мрамора. Статуи сидящих сфинксов, изувеченные взрывами или ударами кирки, охраняли вход.

— …Вот за это я и люблю подземелья. — Зодиак задумчиво разглядывал склеп и статуи. Вся мрачно-романтическая обстановка не возымела на него никакого действия. — Полвека прошло, а все лежит и нас перележит.

По бесстрастным лицам сфинксов скользили всполохи, напряженные лапы подрагивали, готовые к прыжку.

— Посмотрите, при свете факелов эти чудовища обретают призрачную жизнь. Некогда они стерегли Грааль, чашу вечности, — прошептал Сенешаль.

— А почему вы уверены, что это был Грааль?

— Знаете, немцы очень сентиментальная нация. На торцевой стене, позади реликвария, остались прощальные письма и даже прекрасные стихи на старонемецком. Эти солдаты были последними, кто видел чашу. Об этом они писали перед смертью, и в их словах были гордость и боль. Мы первыми вошли в бункер после того, как в прошлом году разобрали завалы. Реликварий был пуст, а это значит, что чаша могла исчезнуть из подземелья только в апреле сорок пятого, во время штурма Кенигсберга. Вероятнее всего, она была перенесена в «блиндаж Ляша», где располагался штаб немецкого гарнизона. Там, кстати, и была подписана капитуляция.

Сашка пошарила фонариком по стенам из отсыревшего кирпича.

— Нет, нет, стена с надписями уничтожена, в этой части подвала недавно прогремел взрыв, кому-то не дают покоя древние подземелья… — остановил ее Сенешаль. — Я полагаю, что эта последняя война имела два трофея, о которых не принято упоминать в списке военных репараций. Один из них — Копье Судьбы. Оно было чудом обнаружено союзниками и ныне находится в музее Хофбург в Вене, хотя есть подозрения, что так называемое «копье Лонгина» — фальшивка, подложенная за музейные стекла. Где находится истинное копье, пока неизвестно. Другой трофей по праву должен принадлежать победившей России, но, боюсь, найти его будет не легче, чем легендарную Янтарную комнату.