Зарекался ведь я писать «американские тетради», «путевыеочерки», «листки из блокнота» или как там их еще называют… Ведь сколько помнюсебя, столько и читаю американские тетради, очерки и листки.

«…яркое солнце висит над теснинами Манхэттена, но невеселопростым американцам…», «…низкие мрачные тучи нависли над небоскребамиМанхэттена, и невесело простым американцам…»

В самом деле, сколько всевозможных «Под властью доллара»,«За океаном»! Что нового можно написать об этой стране?

Не пиши об Америке, говорил я себе. Приехал сюда читатьлекции, ну и читай, учи студентов, сей разумное, доброе, вечное. Не буду писатьоб Америке – так было решено.

Однако что же мне делать с горячей пустыней Невады, сдеревьями джошуа, этими застывшими тритонами, что маячат по обе стороны дороги?Выкинуть, что ли, на свалку памяти?

…Перед отъездом в пустыню Дин позвонил отцу и попросилодолжить ему на неделю мощный огромный отцовский «олдсмобиль». Старикторжествующе заворчал:

– Ага, когда доходит до дела, даже лос-анджелесскиеумники вспоминают об американской технике. Значит, когда доходит до дела, онизабывают свои европейские тарахтелки. Конечно, шикарно подрезать носы упорядочных людей на своих европейских тарахтелках, но когда доходит до дела,они просят у родителей американский кар…

Вот, даже в таком пустяке, как автомобили, сказывается вАмерике конфликт поколений. В прошлых десятилетиях огромный сверхмощныйкар-автоматик еще был в Америке символом могущества, процветания, мужского какбы достоинства. Сейчас американские интеллектуалы предпочитают маленькиеевропейские машины, хотя стоят они отнюдь не дешевле, а дороже, чем привычныегиганты.

Дин загнал свой любимый «порше» в угол гаража, исчез ивскоре приплыл на «корабле пустыни»: двести пятьдесят лошадиных сил,автоматическая трансмиссия, эр кондишн. В последней штуке, собственно говоря, ибыл весь смысл замены – как ехать через пустыню без кондиционера?

Увы, «штука» сломалась, мы опустили все стекла в«олдсмобиле» и ехали через пустыню не в условном, а в настоящем сорокаградусномвоздухе, которым дышали пионеры, когда брели за своими повозками в ту сторону,откуда мы сейчас летели на лимитированной скорости пятьдесят пять миль в час,ни больше, ни меньше.

Врать об американских скоростях не буду, скорость повсюдусейчас в Америке небольшая, а если выскочишь за пятьдесят пять, тут жепоявляется неумолимый «хайвэй-патроль».

Вот неожиданно положительный результат топливного кризиса –резко сократилось число жертв на дорогах. Безумные гонки из безумного мираСтенли Крамера – это в прошлом.

В горячем воздухе, что валится на тебя сквозь окна машины,ты можешь хотя бы слабо представить себе самочувствие пионеров, шедших день заднем по этой серой, колючей, бескрайней земле, меж выветрившихся известняковыххолмов-истуканов, в дрожащем мареве Невады, мимо однообразных призраковдеревьев джошуа, день за днем, пока не открылась перед ними блаженнаяКалифорния, the promised land, земля обетованная.

Сколько раз ты видел это в кино? А сейчас собираешьсяописывать? Да ведь те, к кому ты по привычке адресуешься, видели эту пустыню вкино не реже, чем ты. Конечно, не на всех твоих читателей валился куб за кубомгорячий воздух Невады, но преимущество твое невелико и потому брось пустоедело.

… Потом где-то в сердце пустыни мы остановились устеклянного павильона закусочной «Макдональд» и прочли объявление:

«Босых и голых по пояс не обслуживаем.»

Пришлось обуваться и натягивать майки…

Others may cherish fortune and fame I will forever cherishher name… —

в закусочной Макдональда в центре Невады звучала та же песняи в том же исполнении, что и в квартире Жанны Миусовой на Аптекарском островеЛенинграда в 1956 году. Фрэнк Синатра, «Старый Синеглазый»…

Ну вот, ты уже начал свой блуд, тебя уже не остановишь –ассоциации, ретроспекции… подпрыгивает шариковый карандаш, не без сожаленияоглядываясь на интервалы.

Что ж, беги, карандаш, так и быть, только постарайся ужкак-то поприличнее, посуше, чтобы и серьезные люди нашли хоть малый толк втвоих писаниях, постарайся хотя бы без вымысла, без фантазий, довольно ужвздору-то навалял – в ящики не закатывается. И нечего прятаться за спинойвымышленных героев! Пиши от первого лица, так труднее будет врать. Ты,карандаш, принадлежишь гостю Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе,«регентскому профессору» и члену Союза писателей Аксенову, а не какому-товымышленному Москвичу, которого можно увидеть праздно гуляющим по незнакомымулицам в поисках Типичного Американского Приключения.

«Того, кто помог мне встать, когда я упала…»

А может быть так:

«Того, кто помог мне встать, когда я упал…»

???

Москвич стоял перед доской объявлений на границеуниверситетского кампуса в том районе великого и шумно известного по всему мируГорода Ангелов, что называется Деревней Западного Леса.

Москвич совсем еще был не в своей тарелке, его покручивалосовременное страдание, именуемое в той стране, куда он попал, jet lag,джет-лэг, «реактивное отставание». Он не совсем еще отчетливо осознавал свойвчерашний прыжок через десять часовых поясов, а тут еще это странноеобъявление. Из английского текста и не поймешь – леди упала или джентльмен?

Конечно, воображение может разыграться.

Скорее всего упала дама, какая-нибудь волшебница изсоседнего Светлого Леса, запуталась в соболях и – бац! – падение… Впрочем,конечно, могла упасть и какая-нибудь золушка из Каньона Холодной Воды, зацепиласьбедным золотым каблучком за решетку водостока и растянулась.

Вряд ли мог упасть вот такой, например, баскетболист изкоманды «Медведей», вот этот «супер», что идет со своим мешком за спиной мимоМосквича, идет, насвистывает, в плечах два ярда, рост девять футов.

Сомнительно, что мог упасть и такой, например, фрукт, каквот этот с сизым носом, с пеликаньим зобом, с кабаньей седой щетиной, спиратской серьгой в изуродованном ухе, тот, что едет мимо Москвича к паркингууниверситетских клиник, и едет, экий чертяка, в бесшумном своем «ягуарище».

Значит, объявление читается так: