«Того, кто помог мне встать, когда я упала в прошлый четвергна Вествуд-бульваре в 11 часов 35 минут вечера, прошу позвонить 876—5432…»

«А где же я был прошлым четвергом в то время? – подумалМосквич. – Ах да, над Атлантикой в «Ильюшине – шестьдесят втором.»

Стало быть, никак он не мог помочь Незнакомке, но тем неменее, однако, все-таки почему-то, для чего-то он аккуратно переписалтелефонный номер в свою записную книжку.

Странное дело, он чувствовал какую-то свою причастность кэтой истории. Ему казалось, что он на грани чего-то еще неизведанного, что ещемиг – и он может оказаться в вихре приключения, типичного американскогоприключения, у которого будут и тайны, и пропасти, и горизонты, и даженеведомая Цель – нечто высокое, загорелое, с блестящими глазами, нечто женскоев белых широких одеждах.

Однако тихая суть скромного кабинетного интеллигента разумнотормозила его порыв. Нет, он не будет звонить по этому телефону, ведь он неимеет к этой истории ни малейшего отношения.

Между тем прозрачность неба в районе Святой Моники всеусиливалась, и, хотя верхние этажи темно-стеклянных небоскребов Нижнего Городаеще отражали солнечные лучи, в прозрачности этой над контурами королевских пальмуже появлялись чистые, промытые восходящими океанскими потоками звезды, а весьэтот контур Города Ангелов с возникающими там и сям огнями реклам напоминалМосквичу юношеские мечты, будущее путешествие все дальше и дальше на запад,хотя он и понимал с некоторым еще «реактивным запаздыванием», что дальше назапад, по сути дела, путешествовать вроде бы уже и некуда, что он стоит как разна том самом Золотом Берегу, куда вели свои фургоны пионеры и куда сорок летвлекло его собственное воображение.

Стоп! Остановись, блудливое перо! Увы, не останавливаетсяпластмассовое, шариковое, пастой чернильной снабженное на целую книжку,блудливое перо.

Ну хорошо, если уж появился здесь вымышленный Москвич, еслиуж завязалось ТАП (типичное американское приключение), то давайте хотя быобойдемся без нашего докучливого антиавтора, вздорного авангардиста Мемозова сего псевдосовременными теориями черного юмора, телекинезиса и оккультизма,место которым на шестнадцатой полосе «Литературки», но уж отнюдь не в этихзаписках. Ведь все искривит, все опошлит! Нет, этому цинику сюда ходу не будет!

Мемозов остановился на границе университетского кампусаперед автоматом горячих напитков. Автомат убедительно просил людей непользоваться канадскими монетами. Мемозов нашарил среди мелочи, конечно же,канадский четвертак. Вот вредный характер!

Спокойно вбил четвертак в автомат, получил пластмассовыйстакан с горячим кофе и сдачи «дайм» местной монетой и, не обращая никакоговнимания на страдания машины (нелегко американскому автомату проглотитьканадскую монету!), пошел к столбику объявлений, возле которого стоял Москвич.

– Хай! – сказал Мемозов. – С приездом! Ужетелефончики переписываем? Дело, дело…

– Мемозов! – вскричал Москвич. – Вы-то здеськаким образом?!

– Воображение путешествует без виз, – туманноответил антиавтор.

– Уместны ли вы здесь? – с досадой пробормоталМосквич.

– Как знать, – пожал плечами Мемозов. – Городбольшой.

Он стоял перед Москвичом, потягивая дымящийся кофе иулыбаясь из-под длиннейших усов, которые за последние годы приобрели уже формуперевернутой буквы «даблью». Он так был одет, этот несносный Мемозов, что дажепривычные ко всему жители Деревни Западного Леса останавливали на нем своипрозрачные взгляды.

Вообразите: кожаное канотье с веткой цветущего лимонника залентой… Вообразите: лорнет, монокль, пенсне на цепи… Вообразите:бархатно-замшевые джинсы с выпушками из меха выхухоля и аппликациями знаковкабалы… Вообразите: унты из шкуры гималайского яка, жилет с цитатами измесопотамского фольклора; вообразите: плащ в стиле «штурмунддранг», заря XIX…Вообразите, наконец, псевдомятежные кудри биопсихота, черные кудри, прорезанныемолниями ранней меди.

– Вот вы говорите о воображении, Мемозов, – сказалМосквич, – а между тем на первый взгляд вы вполне материальны, сукин сын.

– На первый взгляд?! – Мемозов бурнорасхохотался. – Огорчать не хочу, но совсем недавно в «Ресторанчике Алисы»я расправился с двумя порциями креветок, блюдом салата, трехпалубным стейкомпо-техасски, порцией яблочного пирога, кейком из мороженого, так, так… боюсьсоврать… три кофе-экспрессо, три рюмки водки «Смирнофф», бутылка бужоле. Жаль,что вас не было с нами, старина.

– Надеюсь, расплатились? – робко полюбопытствовалМосквич.

– Бежал! – гордо расхохотался Мемозов. –Прелестная кассирша гналась за мной по всему Западному Лесу, пока я не нашелспасение в ресторане «Голодный тигр», где мне пришлось заказать…

– Счета хотя бы у вас сохранились?

– Хотите оплатить?

– Ничего не поделаешь. Я за вас отвечаю перед…

Счета «Алисы» и «Голодного тигра» затрепетали перед носомМосквича. Он протянул было за ними руку…

– Э нет! – хихикал наглец. – Я вам счета, вымне – ваш секрет!

– Какой еще секрет? – невольно огрубев, невольнобасом, в самообороне спросил Москвич.

– А телефончик, который записали, олдфеллоу? Как выдумаете, в чем смысл моего появления? В телефончике!

Последнее слово Мемозов как бы пропел, и Москвич тогда тяжкоподумал, что вот снова какая-то чушь, какая-то досадная ерунда прикасается кего сегодняшнему «юному» вечеру на самом западном берегу человечества. Невольноон прикрыл ладонью объявление на доске.

– Ха-ха-ха! – захохотал Мемозов ужепо-английски. – Вот я и поймал вас, сэр! Как вы смешны! Как вынеисправимы! На свалочку пора, а вы туда же – приключений ищете!

Сквозь ладонь он легко прочел таинственное объявление инесколько раз повторил номер телефона – 876—5432.

– Не имеете права! – возмущенно запылалМосквич. – Убирайтесь, Мемозов!

Было темно уже и пустынно, и только шаркали мимо бесконечныекары калифорнийцев: «мустанги», «триумфы», «порше», «пэйсеры», «мерседесы»,«альфа-ромео»…

Ну что бы, казалось, взять да бегом в университетскийпаркинг-лот, схватить машину, умчаться к ревущим незнакомым фривэям (авосьвыкатят к друзьям на тусклую улочку Холма или на Тихоокеанские Палисады), нет –нелепейшая перепалка продолжалась, и Москвич понимал с каждым словом все яснее,что эту глумливую мемозовскую пошлятинку, лукавое подхихикиванье и сортирныйснобизм ему без труда не изжить.