товарищей по науке, есть один, который стремится к тому же, к чему и я. Это — известный вам, вероятно, астроном, профессор Шарп, с которым мы вместе служили в Дерпте. Теперь он читает лекции в Венском университете.

— Как! — воскликнул с удивлением Гонтран, — неужели вы думаете, что он хочет воспользоваться трудами ваших многолетних трудов и усилий?

— О, нет! Избави меня Боже заподозрить в нечестности одного из моих наиболее почтенных товарищей. Но я хочу, чтобы мой проект не был никому известен до его осуществления. Поэтому-то уже несколько лет я бываю в обсерватории только тогда, когда надеюсь здесь не встретить никого, кто помешал бы моим изысканиям и планам. Я хочу, чтобы весть о моём отбытии с земли внезапно поразила весь учёный мир… Только вам одному, как будущему зятю и сотруднику, открыл я свой проект и надеюсь, что ваша любовь к моей дочери обеспечит мне ваше усердие и скромность.

Вместо ответа молодой дипломат горячо пожал руку Михаила Васильевича.

— Ну-с, а теперь пора и домой, — сказал старый ученый, — поедемте опять ко мне: вы у меня переночуете, а я вам расскажу мой план устройства пушки и способ приготовления "еленита", — так я окрестил свой порох.

Граф согласился, и профессор поспешно разложил все вещи в обсерватории по своим местам. Потом он погасил лампу, взял Гонтрана за руку и теми же пароходами вывел его на улицу.

Через минуту иззябшие лошади уже стрелой несли легкие сани в обратный путь. Оба спутника, закутавшись в тёплые шубы, всю дорогу не открывали рта. Наконец приехали к дому Михаила Васильевича.

После нескольких энергичных звонков, двери отворились, и в них показалась недовольная, заспанная фигура Василия со свечой в руке.

— Вот полуночники-то, и уснуть не дадут хорошенько! — ворчал он, снимая шубу с хозяина и гостя.

— Что ты там ворчишь, болван? — спросил старый ученый, раздраженный тем, что подъезд долго не отпирали.

— Ничего, — угрюмым тоном отвечал Василий. — Вам телеграмма, — помолчав, продолжал он.

— Где-же? Подай сейчас!

Слуга подал Михаилу Васильевичу телеграмму, прочитав которую профессор несколько секунд стоял, задумавшись, затем решительно произнес:

— Василий, завтра в час дня мы едем с тобой в Вену. Чтобы все было готово!.. Не хотите ли и вы, граф, прокатиться с нами в Австрию! — спросил затем, обращаясь к гостю, старый ученый.

— Но….

— Без всяких "но"… Смотрите, что пишет Пализа. — И профессор показал Гонтрану телеграмму, в которой стояло:

"Петербург, профессору Осипову".

"Открыл на Луне много нового по вопросу об атмосфере. Продолжаю наблюдать. Приезжайте".

"Пализа".

— Но кто такой этот Пализа?

— Как, вы не знаете Пализа, этого знаменитейшего из современных астрономов?! Не знаете знаменитого "ловца планет"?!.

Гонтран готов был от стыда провалиться сквозь землю….

— Так едемте, а? Всего несколько дней, — ну-с?! В дороге поговорим и о моей пушке, и об "елените"…. Согласны? — нетерпеливо спрашивал старый учёный.

Молодой дипломат подумал немного, вспомнил о Леночке и согласился….

Вид поверхности Луны в телескоп (по фотографии)

ГЛАВА VI

Поездка в Вену. — В Кракове. — Ночная прогулка старого ученого. — «Кто идет?!» — Михаил Васильевич арестован, как шпион. — Утро барона Кнурбергера. — О том, как профессор Шарп стал доносчиком. — Генерал Котеншвейн. — Арест Гонтрана. — Наших героев под конвоем везут в Вену. — Начальник сыскной полиции и его собеседник.

Внезапная поездка Михаила Васильевича за границу не удивила никого из его домашних, так как подобные поездки случались и раньше. Вечер следующего дня уже застал наших героев в курьерском поезде Варшавской железной дороги, а через день они переехали границу и остановились переночевать в Кракове. Всю дорогу старый профессор посвящал Гонтрана в тайны своего смелого замысла…

Приехав в Краков, молодой человек, утомлённый переездом, немедленно улегся спать в гостинце. Но Михаилу Васильевичу не спалось: мысль о путешествии в неведомые небесные миры всецело поглощала его ум. После нескольких тщетных попыток заснуть, старый ученый встал, оделся и вышел на улицу. Ночь была прекрасная. Полная Луна стояла на безоблачном небосклоне и обливала уснувший город своим серебристым сиянием…

Отдавшись любимой мечте, профессор шел, куда глядят глаза. По временам та или другая мысль приходила ему в голову, он вынимал свою неразлучную записную книжку, всю наполненную планами, чертежами, астрономическими и химическими формулами, и вносил туда новую заметку.

Бродя таким образом, Михаил Васильевич незаметно вышел за город и очутился вблизи каких-то стен… С книжкой в руке, он направился вдоль последних, любуясь кротким сиянием Луны и мириадами ясных звезд, усыпавших все небо…

— Кто идет? — грубый немецкий оклик вдруг достиг ушей старого мечтателя.

Это кричал с бастиона часовой, — старый ученый, оказалось, забрёл к самым веркам Краковской крепости.

— Кто идет? Стой, или буду стрелять! — вторично раздался оклик часового.

Михаил Васильевич в замешательстве остановился… Часовой дал сигнал, по которому из караульни форта выбежало несколько австрийских солдат и окружило русского ученого. Увидев в руке его книжку, исписанную чертежами и цифрами, солдаты заподозрили в отце Леночки шпиона, хотевшего снять планы укреплений, и арестовали его. Напрасны были все оправдания злосчастного профессора, — узнав, что он русский, начальник патруля, венгерский офицер, еще более утвердился и своем подозрении… Эту ночь Михаилу Васильевичу пришлось провести в душном каземате крепостной гауптвахты…

Оставив наших героев, — одного мирно спящим в номере гостиницы "Полония", а другого — арестованным в Краковской гауптвахте, — перенесёмся за несколько часов до приезда обоих спутников на Австрийскую территорию, в столицу Австро-Венгерской империи, в то здание, где помещается центральное управление знаменитой Венской сыскной полиции.

С самого утра этого дня барон Кнурбергера, начальник полиции, находился в страшно раздражённом состоянии: на утреннем докладе министр задал ему сильную головомойку за неловкость и нерадение его подчинённых; сыскные агенты доносили барону, что в Галиции крестьяне открыто заявляют о своих симпатиях к России, однако никаких агитаторов они открыть не могли; наконец в это же самое утро баронесса Кнурбергер устроила своему супругу сильную сцену по поводу найденных в его кабинете писем некой фройлейн Лампе, балерины.

Под влиянием всех этих причин барон, приехав на службу, что называется, рвал и метал. Гневный крик его постоянно слышался из кабинета, и окончивший доклад агенты, выходя оттуда, имели вид недавно вышедших из бани.

Прием только что кончился, как вошедший в кабинет начальника секретарь подал барону пакет с надписью: "весьма важное".

— Что еще там? — недовольным голосом спросил Кнурбергер.

— От профессора Шарпа, ваше превосходительство, — почтительным тоном