— Какой профессор? Что ему нужно? — и, не дожидаясь ответа, начальник полиции нетерпеливо взяв пакет, сломал печать и стал читать про себя представленную бумагу. Вот что заключала последняя:

"Господину Начальнику сыскной полиции в Вене".

"Имею честь уведомить вас, г. Начальник, что один из опаснейших вождей панславизма, Петербургский профессор Осипов, по полученным мною сведениям, должен сегодня вечером прибыть из России в Краков для агитации среди сельского населения Галиции и Буковины. Арест и обыск его необходимы. Подробности можете получить лично от меня".

"Теодор Шарп, профессор астрономии Венского университета".

— Гм… Один из вождей панславизма… — повторил вслух барон. — Да, тут нужны энергичные меры… Послушайте вы, — обратился он затем к секретарю, в раболепной позе стоявшему у дверей, — пригласить завтра ко мне господина Шарпа для личного объяснения!

— Будет исполнено, ваше превосходительство.

— А сейчас немедленно отправить в Краков коменданту следующую телеграмму! Садитесь и пишите:

"Краков, Коменданту крепости, генералу Котеншвейн".

"Прошу вас, немедленно по приезде в Краков русского профессора Осипова, арестовать его и его спутников, а затем в скорейшем времени препроводить их в Вену вместе с их вещами".

"Барон Кнурбергер".

* * *

Генерал Котоншвейн, комендант Кракова, грубый и недалёкий солдат, прочитав эту телеграмму утром следующего дня, только что хотел отдать приказ, как вошедший с докладом дежурный офицер отрапортовал ему о поимке шпиона, снимавшего план укреплений и называющего себя русским профессором Осиповым, из Петербурга.

— Осипов?! — обрадовался комендант. — Его-то нам и нужно. Немедленно опечатать все его вещи, арестовать его спутников и вместе с ним отправить, как можно скорее, под надежным конвоем, в Вену!

— Слушаюсь, генерал.

Офицер вышел и, взяв несколько жандармов, отравился в гостиницу, где остановились наши герои. Утомленный путешествием, Гонтран спал еще крепким сном юности, как жандармы разбудили его и объявили, что он арестован. Напрасно молодой дипломат показывал свой вид, уверяя, что приказ об его аресте — ошибка, напрасно грозил возмездием за оскорбление представителя Франции, — офицер твёрдо заявил ему, что он должен исполнить волю начальства…

Через час Михаил Васильевич, Гонтран и их верный слуга, Василий, уже неслись по направлению к Вене, находясь в запертом вагоне, в обществе пятерых австрийских жандармов.

Незадолго до приезда арестованных в столицу Австро-Венгрии, барон Кнурбергер сидел в своём кабинете и оживлённо разговаривал с господином довольно странной наружности.

То был человек высокого роста, одетый в длиннополый чёрный редингот, наглухо застегнутый спереди. Огромные сапоги на толстых подошвах неуклюже сидели на его тощих ногах. Все изрытое оспою лицо, волосы, несмотря на все усилия, торчавшие вихрами, и длинная козлиная борода делали наружность этого господина не особенно представительной. Но проницательные, живые глаза, глубоко сидевшие в глазницах и зорко выглядывавшие из-под нависших густых бровей, показывали в нём человека с недюжинным умом и железной волею.

Это был Теодор Шарп, доктор астрономии и профессор Венского университета.

Его суровая, аскетическая фигура представляла резкий контраст с поношенной, нахальной наружностью начальника полиции. Ровным, сухим тоном он давал свои объяснения, не обращая никакого внимания на льстивые любезности, расточаемые ему бароном.

Только когда вошедший агент заявил, что арестованные прибыли, и барон пригласил своего собеседника принять участие в обыске их вещей, Теодор Шарп изменил своему бесстрастию: его губы судорожно сжались, лоб нахмурился, обнаруживая усиленную работу мысли, и глаза засверкали загадочным огнем. Лихорадочно вскочив, он последовал за начальником полиции, стуча своими тяжёлыми сапогами.

ГЛАВА VII

Теодор Шарп отказывается от награды. — Допрос Михаила Васильевича. — Обвинение. — Гонтран врывается в кабинет барона Кнурбергера. — Освобождение графа Фламмариона. — Прощание. — Ответ Пализа. — Кто прислал Михаилу Васильевичу телеграмму? — Михаил Васильевич и Теодор Шарп. — Беседа двух ученых. — Русский профессор обнаруживает большую отвагу. — Суд и приговор.

После тщательного обыска всего багажа наших героев, барон Кнурбергер вернулся в свой кабинет, сопровождаемый профессором Шарпом. Лицо начальника сыскной полиции было оживлено выражением нескрываемого удовольствия, и он радостно потирал себе руки. Вид ученого, напротив, по-прежнему был холоден и бесстрастен.

— Ну-с, дорогой профессор, крупных мы с вами зверей затравили сегодня, — проговорил барон, опускаясь в мягкое кресло. — Если повести дело правильно, то меня, наверное, ожидает повышение, а вас орден Франца Иосифа.

— Простите меня, барон, — сухо прорвал его Шарп, — но я не желаю никакой награды.

— Как?! Ведь единственно благодаря вам мы раскрыли замыслы этих славянофилов, посягающих на спокойствие и целость Австро-Венгерской империи! — Искреннее удивление выражалось при этом на лице Кнурбергера.

— Донеся на моего коллегу по профессии Михаила Осипова, я исполнил лишь свой прямой долг пред государством, и признательность правительства — для меня лучшая награда… К тому же, — прибавил профессор, устремляя загадочный взгляд на своего собеседника, — у меня есть своя цель, достигнув которой я буду вполне вознагражден.

— Странно… Впрочем, как знаете… Ну, а теперь приступим к допросу арестантов. — С этими словами начальник полиции позвонил.

На звонок в кабинет вошел уже виденный нами секретарь.

— Велите привести сюда подсудимого Осипова, а сами садитесь записывать его показания, — приказал барон. Секретарь с поклоном вышел и, тотчас-же возвратившись, сел за стол, приготовившись писать. Через минуту за дверью послышалось бряцание жандармских палашей.

Услышав, что ведут арестованного, Шарп невольно опустил голову и побледнел. По скоро он снова выпрямился с прежним ледяным спокойствием; только глаза его, как два раскаленных угля блестевшие из-под нависших бровей, обнаруживали душевную бурю, кипевшую в груди этого по-видимому бесстрастного человека.

Михаил Васильевич вошел под конвоем двух рослых жандармов с саблями наголо. Увидев Шарпа, он испустил крик радостного изумления.

— Вы ли это, дорогой товарищ?! — спросил он, порываясь подойти к Венскому астроному.

— Я самый, господин Осипов, — холодно отвечал последний.

При ледяном тоне, которым были произнесены эти слова, радость Михаила Васильевича сменилась горестным удивлением, и он не без замешательства проговорил:

— Я никак не ожидал встретить вас здесь…

— Я нахожусь здесь, чтобы исполнить свой долг, — был сухой ответ.

— Потрудитесь молчать и отвечать только на мои вопросы, — прорвал барон дальнейший разговор двух ученых, обращаясь к отцу Леночки. — Ваше имя?

— Михаил Осипов.

— Возраст?

— Пятьдесят девять.

— Занятие?

— Член Санкт-Петербургской Академии Наук… Член-корреспондент всех астрономических обществ и учреждений, какие только существуют на земном шаре. О моих трудах и открытиях можете осведомиться у господина Шарпа.

При этих словах зависть исказила лицо доносчика, и он бросил яростный взгляд на своего русского сотоварища.

Барон продолжал допрос:

— Какова цель вашего приезда в пределы Австрии?

— Занятия в Венской обсерватории.

— Гм… — недоверчиво проговорил начальник полиции, устремляя испытующий взгляд на лицо подсудимого. — А что значат