ли они на какое-нибудь тайное собрание заговорщиков…

Между тем как подобные думы не на шутку тревожили Гонтрана, Михаил Васильевич уверенным шагом шел по темным переходам и лестницам, — видимо, всё это было ему хорошо знакомо. Наконец, миновав несколько длинных коридоров, поднявшись и спустившись по целому десятку лестниц, оба спутника очутились в обширном помещении, погруженном, подобно прочим, в темноту. Но среди этой темноты, глаз молодого человека мог заметить какие-то странные предметы, смутно вырисовывавшиеся во мраке…

— Ну, вот, мы и пришли, — проговорил старый ученый, оставляя руку Гонтрана, — погодите, я зажгу свет. — С этими словами профессор подошел к стене таинственного помещения, нащупал на ней кнопку электрической лампы и подавил на нее… Яркий свет заставил молодого человека зажмурить глаза, привыкшие к темноте…

Когда граф осмотрелся, он увидел себя в высокой круглой зале с куполообразным потолком. Посредине ее, на высоком железном пьедестале, возвышалась громадная труба в 15 метров длины и 2 метра в поперечнике, приводимая в движение целым рядом машин…

— Пушка! — вполголоса проговорил Гонтран, увидев этот грозный снаряд.

— Как пушка? — Телескоп! — с изумлением посмотрел на своего спутника профессор.

Молодой дипломат прикусил губы, проклиная себя за сказанную глупость. Надо было как-нибудь исправлять свой промах.

— Помилуйте, дорогой Михаил Васильевич, — сказал он, снисходительно улыбаясь, как-будто профессор не понял смысла его слов, — неужели вы думаете, что я не в состоянии отличить телескопа от пушки?! Я только повторяю эпитет, который дал этому чудному аппарату мой знаменитый однофамилец.

Старый учёный вопросительно взглянул на своего собеседника.

— Да, — с серьезной миной подтвердил Гонтран, — профессор Фламмарион, объясняя однажды мне и некоторым другим лицам устройство большого рефрактора Парижской обсерватории, сравнил телескоп с пушкой, которая переносит к звездам ум астронома.

Михаил Васильевич сочувственно кивнул головою.

— Справедливо, — проговорил он, — весьма справедливо и остроумно.

Но если бы Гонтран имел более тонкий слух, он расслышал бы, что его собеседник прибавил шепотом:

— Фламмарион думает только о полете мысли, а я…

Потом, обратившись к графу, старый ученый проговорил громко:

— Из ваших слов я заключаю, что вы угадали, где мы находимся?

— О, конечно. — тоном совершенной самоуверенности отвечал жених Леночки, — это обсерватория.

— Да, мой друг, мы находимся в Пулковской обсерватории, куда я имею свободный доступ во всякое время дня и ночи, даже не беспокоя сторожей. А этот инструмент, который ваш славный соотечественник так остроумно сравнил с пушкой, — это наш новый телескоп, один из наилучших, наисильнейших и самых больших на всём свете.

Гонтран ходил вокруг гигантской трубы с жестами, выражавшими изумление.

— Да, — продолжал Михаил Васильевич, — стоит подивиться на это чудо современной техники. Один объектив его потребовал десятилетних трудов, зато шлифовка его вышла безупречной… Не говорю об оправе и двигательном механизме, которые также стоили больших денег.

С этими словами старый профессор подошел к столу, на котором лежал открытым том огромных размеров; быстро перелистав его, Михаил Васильевич открыл желаемую страницу и стал пробегать ее, бормоча про себя:

— Прохождение кометы Беля… эклипсы спутников Сатурна… ах, вот — прохождение Марса!..

Прочитав, что нужно, старый учёный подошел к телескопу, зажег маленькую лампочку, освещавшую меридиональный круг, и стал уставлять трубу. Повинуясь простому давлению одного пальца, благодаря своему мощному механизму, огромный инструмент стал легко подниматься в вертикальной плоскости, как будто весил всего несколько граммов.

Установив трубу под нужным углом к плоскости горизонта, Михаил Васильевич стал нажимать на другой рычаг, который заставил телескоп вращаться по горизонтальному кругу. Наконец профессор закрепил гигантскую трубу в желаемом направлении.

После того старый учёный, приведя в движение сложный механизм, заставил вращаться все помещение, в котором стоял телескоп. Сделав все это, он дёрнул за проволоку, шедшую к куполу, — и в последнем открылось круглое окно как раз напротив объективного стекла телескопа.

Гонтран не пропустил ни одного из действий профессора; но он настолько владел собой, что не показывал и вида удивления, как будто все эти операции были для него хорошо знакомы.

— Ну, теперь смотрите, — сказал ему Михаил Васильевич, указывая рукой на телескоп.

Молодой человек взглянул в окуляр и попятился назад, поражённый невиданным зрелищем: казалось, он находится всего в нескольких верстах от нового, чудесного мира. Высокие горы поднимали пред его глазами свои гордые вершины, бросая длинные тени на блестящую поверхность равнин. Пики, один выше другого, гигантские кратеры, цирки — все это было видно, как на ладони… Невыразимое волнение охватило Гонтрана при созерцании этого грандиозного, хаотического пейзажа, как будто застывшего в своём грозном, но мёртвом и холодном величии. И граф употреблял все усилия, чтобы скрыть своё чувство от старого учёного.

— Вы без сомнения узнаете, неправда ли, цирк Триснеккера и его окрестности, расположенные в экваториальном поясе Луны? — спросил последний.

— О, да, конечно, — ответил Гонтран. Тогда Михаил Васильевич стал вращать трубу телескопа, и вся поверхность Луны, точно волшебная панорама, стала медленно проходить пред глазами очарованного зрителя. Наконец показался и край диска. Тут изумленный крик вырвался из груди молодого человека.

— Что там такое? — спросил его старый ученый.

— Звезда! — воскликнул Фламмарион, — звезда, которая, по-видимому, хочет пройти сзади Луны.

— Это не звезда, это планета Марс, — поправил Михаил Васильевич.

Потом, ухватив за руку молодого человека, он с заметным волнением проговорил:

— Смотрите дальше, смотрите внимательнее и говорите мне, что увидите.

— Конечно! — наивно вскричал молодой дипломат, не отрывая глаз от окуляра. — Сейчас я вижу небольшой красноватый кружок, который медленно подвигается вперед и который можно прекрасно разглядеть… Ах, что это?.. Он немного побледнел!.. Но я все-таки вижу его очень хорошо…

Профессор, всё время смотревший на звездные часы и считавший про себя секунды, живо заметил:

— Ну, нет, уже пятнадцать секунд, как он скрылся за Луну, а это просто его отражение.

— Да, — согласился Гонтран, — теперь его совсем не видно. — С этими словами граф отошел было от телескопа, но старый учёный, схватив его за руку, потащил назад.

— На место, на место! — вскричал он, слегка поворачивая трубу, — продолжайте наблюдать, не переставая!

Жених Леночки повиновался.

— Ах, вот любопытно! — сказал он через некоторое время, — я опять вижу планету, но по другую, конечно, сторону Луны.

— И, однако она еще не показалась на горизонте, — заметил ученый, смотря на часы. Несколько секунд оба молчали.

— Вот… вот, — повторил Гонтран, — она видима на две трети… Но что это? Край Луны стал совершенно темным с той стороны, откуда выходит планета.

Без сомнения, этого только и дожидался старый учёный. Он испустил крик, но крик радости, крик торжества, и, отрывая Гонтрана от телескопа, воскликнул, ликуя:

— Вы видели?..