С этими словами Михаил Васильевич вперил в молодого человека пристальный взгляд, в котором горел странный огонь. Затем, пригласив графа сесть, он проговорил тихо:

— Благословен случай, позволивший мне доставить вам возможность наблюдать это сегодня.

Ничего не понимая, граф Фламмарион с удивлением смотрел на старого учёного, который продолжал:

— Сейчас вы видели своими глазами ясное доказательство того, что считающие Луну мертвой звездою, необитаемой и неспособной к обитанию, — жестоко заблуждаются. Эти господа утверждают, что Луна не имеет атмосферы! На чем они основывают такой вывод, позвольте спросить? — На том якобы, что поверхность лунного диска никогда не представляет и следов облачности и всегда кажется нам в одном и том-же виде. На том, далее, что при атмосфере на Луне непременно были бы сумерки, между тем как на самом деле освещенная и темная часть нашего спутника всегда бывают резко, без всяких переходов, разграничены. Некоторые в доказательство отсутствия атмосферы на Луне ссылаются также на тот факт, что, наблюдая прохождение звезд позади Луны, мы не замечаем никакого изменения в цвете звездных лучей… Наконец последние указывают на данные спектрального анализа: так как, — говорят они, — лунные лучи суть ничто иное, как отраженные солнечные лучи, то, при условии существования па Луне атмосферы, спектр ее равнялся бы спектру солнца плюс лучи поглощения… Между тем спектр лунных лучей ничем не отличается от спектра солнечного, значит Луна отражает солнечные лучи лишь как зеркало, нисколько не изменяя последних посредством своей атмосферы, — ergo на Луне атмосферы нет.

Михаил Васильевич сделал небольшую паузу и потом продолжал, пожав плечами:

— Все это правдоподобно, но… неправдиво. Вы сами, граф, видели доказательства противного: думаете ли вы, например, что могли бы видеть планету Марс даже и тогда, когда она скрылась за луною, если бы лучи ее не преломлялись? А если они преломлялись, то в какой же среде, позвольте узнать, кроме лунной атмосферы? Достаточно ли вам этого неопровержимого доказательства?!

Гонтран с жаром заявил, что существование атмосферы на Луне, по его мнению, также несомненно, как дважды два — четыре.

— Что касается сумерек, — продолжал старый учёный с возрастающим одушевлением, — то ведь не дурак же был Шретер, а он не только указал на существование их, но и определил, что дуга их, измеряемая по направлению касательных солнечных лучей, равняется 2 градусам и 34 минутам, а слои атмосферы, которые освещают конечную точку этой дуги, должны иметь 352 метра высоты. Далее, Эри, на основании 295 прохождений, — двухсот девяноста пяти! — это немало, — нашел, что лунный полудиаметр бывает уменьшен на 2" при скрытии звезд за неосвещенною стороною Луны и на 2.4", — при их появлении оттуда. Что же, я вас спрашиваю, может обусловить такое уменьшение, как не горизонтальная рефракция лунной атмосферы!

— О, конечно, — серьезным тоном подтвердил граф.

— Вообще, — продолжал Михаил Васильевич, — если бы я стал перечислять все разнообразные доказательства, какие приводились учёными разных эпох в пользу существования на Луне атмосферы, то на подобное перечисление потребовалось бы по меньшей мере несколько часов… Что касается лично меня, то я не могу себе иначе объяснить явлений, имеющих место при прохождении некоторых звезд, иначе, как только присутствием атмосферы на той стороне Луны, которую мы не видим, — атмосферы, которая время от времени, вследствие движения Луны вокруг своей оси, приближается к ее краю.

Говоря это, ученый взглянул на Гонтрана, ожидая его мнения. Молодой человек поспешил согласиться.

— Разумеется, таково и мое мнение… то есть, лучше сказать, мнение моего знаменитого однофамильца.

Отец Леночки изобразил на своем лице полнейшее самодовольство.

— Впрочем, — прибавил Гонтран с видом знатока, — очень может быть, что лунная атмосфера несколько отличается от нашей.

Михаил Васильевич с чувством пожал руку своего собеседника.

— Ах! — сказал он, — сразу видно, что вы, граф, близко знакомы с воззрениями автора "Небесных миров", который именно и полагает, что лунная атмосфера не только заключает в себе кислород и азот в иной пропорции, чем наша, но что она содержит еще и другие газы…

— А хотя бы и так, — воскликнул молодой дипломат, — не всё ли равно, какой состав атмосферы на Луне, лишь бы только она там существовала.

Затем граф, горя нетерпением узнать решение своей судьбы, резко переменил разговор.

— Позвольте узнать, дорогой профессор, — обратился он к своему собеседнику, — ужели вы с такой таинственностью пригласили меня сюда только для разговора о Луне?

— Ах, нет, нет, — с живостью воскликнул старый учёный, думая все про свое, — ведь я уже сказал вам, что, по-моему, Луна — только первая станция для путешественника по небу, — и я сегодня хотел обозреть с вами подробно не только Луну, но и другие миры планетного и звездного пространства.

Молодой дипломат слегка улыбнулся:

— Вы не поняли меня, уважаемый Михаил Васильевич, я хотел спросить вас, не сообщите ли вы мне что-нибудь по другому вопросу, столь-же интересному?..

— По другому вопросу, столь-же интересному? — проговорил собеседник графа с недоумением, — но что же может быть интереснее вопроса о Луне?

— Ах, профессор, — с нетерпением вскричал Гонтран, — конечно, астрономия — вещь прекрасная… но и любовь тоже. Вы знаете, что я люблю вашу дочь и явился сегодня к вам просить её руки.

— А, вы вот о чем! — догадался старый ученый, — Ну-с, так на это я вам скажу, что между моей дочерью и луной вовсе не такое большое расстояние, как вы полагаете, и вопросы о той и другой очень близки между собою. — С этими словами Михаил Васильевич бросил на графа загадочный взгляд.

— Конечно, — с улыбкой согласился Гонтран, вспомнив кое-что из разговора, состоявшегося раньше, — это расстояние всего 400 тысяч верст. Для астронома оно ничтожно, но для влюбленных… — и глубокий вздох прервал речь молодого дипломата.

Михаил Васильевич стоял несколько мгновений молча, погруженный в глубокие думы, затем заговорил торжественным тоном:

— Скажите мне, граф, по совести, действительно ли вы сильно любите мою дочь?

— Больше, чем самого себя.

— Но подумали ли вы, что, раз моя дочь выйдет замуж, я остаюсь совершенно одиноким. Ведь и у нас, ученых, есть сердце…

Гонтран горячо пожал руку отца Леночки.

— Если я вас понимаю, вы опасаетесь, что, с выходом замуж Елены Михайловны, вы останетесь одиноким?

— Да, и мне хотелось бы, чтобы будущий зять мой предварительно дал мне слово никогда не покидать меня.

— Так вот вам честное слово дворянина, — взволнованно произнес граф.

Старый учёный взглянул на Гонтрана.

— Смотрите, — произнес он, — обдумайте прежде мое условие, чтобы потом не каяться. Я люблю, например, путешествия, и фантазия может увлечь меня далеко…

Молодой