Наконец, пристегнув поводок, она отправилась с Мотей водвор. Шел мелкий грибной дождь, мягкое майское солнце проглядывало сквозьсвежую листву тополей, капли дождя сверкали, маленькая, едва заметная радугастояла вдалеке над крышами соседнего переулка.

«Сегодня я наконец распрощаюсь с ним, – думала Вера, – яскажу ему что-нибудь обидное, унизительное. Сегодня я увижу его в последнийраз, и все. Пусть катится. А потом мне некогда будет страдать и рефлексировать.Я буду очень занята, заработаю много денег, поеду с мамой на море…»

Через полчаса Зелинский явился. Как всегда – ни цветочка, нишоколадки, только дежурный поцелуй в щеку и папка с двумя страничками очереднойрекламной мути, которую надо перевести на английский.

– Ты зажаришь для меня твой фирменный омлет с чернымигренками и помидорами? Я специально не завтракал.

Она зажарила омлет, потом сварила кофе. Потом перевела наанглийский пламенные тирады о волшебных свойствах новой косметической сериироссийской фирмы «Дива».

– Стае, неужели американцы покупают нашу косметику?

– Наверное, да, – пожал он плечами, – по-моему, это чистойводы авантюра. Но мне по фигу. Мне заказали буклеты.

Стае работал в маленьком издательстве, которое печаталовсякие рекламные брошюрки, гороскопы, книжечки о тайнах сексуальнойсовместимости, о чудодейственных диетах и гимнастиках, настенные календари сголыми девицами. Владельцем был его приятель, а он сам – единственнымсотрудником. По сути дела, Вера Салтыкова тоже работала в этом издательстве.Она без конца что-то переводила, вела переговоры по телефону, когда надо былоэто делать по-английски. Телефонные счета она отдавала Зелинскому, оноплачивал. А за свой труд она из рук драгоценного Стаса не получала ни копейки.Она привыкла за пятнадцать лет делать для него все бескорыстно и с радостью.

Когда она закончила перевод и протянула ему отпечатанные напринтере странички английского текста, он спросил:

– Мама во сколько вернется?

– В пять. – Верочка посмотрела на часы, потом на Зелинского.– Знаешь что, Стае, я хотела тебе сказать…

Но он уже подошел вплотную, его руки нырнули под свободныйсвитер и ловко расстегнули лифчик.

– Я хотела тебе сказать, что больше не…

– Да, Верочка, я тебя внимательно слушаю, – и он зажал ейрот своими тонкими, сухими губами.

От его жесткой бороды на Верочкиной нежной коже иногдапоявлялась неприятная краснота. Раздражение долго потом не проходило.

Илья Андреевич Головкин попал под дождь в новом костюме. Онвообще терпеть не мог дождь, а тут еще зонтик забыл.

Когда Илья Андреевич обнаружил, что темно-синий пиджаклиняет и на воротнике белоснежной рубашки появились омерзительные голубыеразводы, ему захотелось завыть от тоски. Он упорно убеждал себя, что выть емухочется именно из-за этих дурацких разводов, из-за того, что бирка на красивомпиджаке «Made in England» оказалась поддельной, как и весь костюм, такойэлегантный, темно-синий, в редкую тонкую полосочку…

Эти разводы он заметил в зеркале в дешевой пиццерии, кудазашел поесть. Он уже больше месяца не разговаривал с женой. Когда ониссорились, а случалось это в последнее время часто, Раиса Федоровна переставалапокупать продукты и готовить, сама ела где придется, но зато и «этот стервец»,муж ее Илья Андреевич, вынужден был питаться в дешевых забегаловках.

Средства вполне позволяли Головкину пообедать и поужинать вхорошем ресторане. И костюм он мог бы приобрести не на вьетнамской барахолке вЛужниках, а в приличном магазине. При желании он мог бы давно уже непользоваться городским транспортом, а ездить если не на «Мерседесе», то хотя бына «Жигулях».

Нельзя сказать, что Илье Андреевичу было приятно каждое утров час «пик» втискиваться в переполненный вагон метро, гусиным шагом в душнойсонной толпе пробираться к эскалатору на переходе, где кто-нибудь обязательнотолкнет, пнет, обматерит.

Разумеется, ничего приятного не было и в должностиначальника отдела снабжения маленькой макаронной фабрики. Но вот уже двадцатьлет Илья Андреевич занимал эту странную и, в общем, довольно хлопотнуюдолжность. И жить он старался «по средствам», но не по тем, которые имел насамом деле. О реальных доходах скромного снабженца не догадывался никто, дажежена. Скудный быт семьи Головкиных соответствовал доходам Раисы Федоровны,учительницы труда в школе, и Ильи Андреевича, начальника отдела снабжениямакаронной фабрики.

Каким чудом сохранилась нищая грязная фабричка в укромномпереулке в Сокольниках, никто не знал. Макароны, которые она производила наржавом довоенном оборудовании по устаревшим технологиям, давно никто не покупал.Развесная лапша и вермишель десятилетней давности плесневела на складахмагазинов в глубинке, иногда ее пускали на корм скоту, но чаще кормили еюзаключенных в тюрьмах и лагерях, солдат в армии и детей в детских домах.

Мрачное, полуразвалившееся здание было построено в серединепрошлого века немцем-кондитером. Когда-то здесь вручную пеклись вкуснейшиепирожные, воздушное печенье птифур, отливались глянцевые шоколадные «бомбы»,внутри которых были замурованы крошечные фарфоровые зайчики с розовыми ушками,куколки в балетных пачках, белые медвежата. Все это прямиком из Сокольниковотправлялось каждое утро в знаменитый гастроном Елисеева, в булочную Филиппова.Рассыльные в элегантной униформе развозили по всей Москве заказные огромныеторты. Высокие, причудливо разукрашенные коробки в пышных бантах они держали навытянутых руках, торжественно, осторожно, ибо каждый такой торт былнеповторимым произведением кондитерского искусства.

Для себя немец выстроил двухэтажный пряничный домик сширокой винтовой лестницей внутри.

После революции потомки кондитера эмигрировали, фабричкабыла объявлена народным достоянием и стала вместо кондитерских изысковпроизводить серые макаронные изделия для голодных трудящихся.

В пряничном домике разместились бухгалтерия, отдел кадров,партком, фабком и прочая администрация. Пожилая секретарша нынешнего директора,натура тонкая и впечатлительная, любила рассказывать шепотом, как позднимивечерами бродит по гулкой винтовой лестнице прозрачное привидение,немец-кондитер в белой рубахе до пят, в ночном колпаке с кисточкой, и егострашное лицо подсвечено снизу дрожащим огоньком сальной свечи. Никто ей,конечно, не верил, но допоздна в пустом административном здании старались незасиживаться.

Впрочем, в последние годы администрации фабрички и днемделать было нечего. Бухгалтерия и плановый отдел, полдюжины пожилых женщин струдными судьбами, гоняли чаи, обсуждали мексиканские телесериалы, недостаткисвоих зятьев и невесток, рост цен и преступности.