Прошедший день был трудным, а обнаруженный в старом шкафу тайник будоражил воображение.

Кофе сработал. Ленка вежливо отказалась, Димка демонстративно взглянул на часы, и через пять минут Катя и Денис остались одни.

– Поработаю пять минут, пока ты душ примешь, – подумав, решил Денис.

Но после душа Катю уже не держали ноги, а Денис передумал работать и одетым рухнул на кровать.

Тряпочка, обшитая камушками, напоминавшими жемчуг, так и осталась лежать на полке в старом шкафу.

Утром следующего дня навестить погулявших приехала Валентина Петровна. Предварительно сообщать о своем визите она не стала, как и оставаться в гостях надолго ‒ везла им литровую банку горохового супа, сваренного накануне, и пирожки с капустой. После переезда дочери она редко готовила что-то капитальное только для себя, а тут вдруг собралась и сделала все и сразу, предполагая, что после застолья в холодильнике у молодых с едой будет полный порядок.

Погостить у дочери Валентина Петровна рассчитывала час, не более, после чего ей нужно было успеть на работу. Зная, что дочь всегда просыпается рано, она не волновалась насчет того, что ее разбудит. Но дежурный телефонный звонок все-таки сделала, уже стоя возле подъезда.

– Ничего не случилось? – испуганно спросила Катя у матери.

– Ничего, – успокоила ее Валентина Петровна. – Я спонтанно к вам собралась. Откроешь?

– Код набирай, мама. Два восемь и две четверки.

Валентина Петровна послушно набрала код. Домофон издал протяжный тонкий свист, в замке что-то щелкнуло, и женщина, потянув на себя дверь, очутилась в темном затхлом предбаннике, приглашающем ее подняться по ступеням к лифту.

Принесенной еде Катя очень обрадовалась и тут же схомячила пару пирожков, запивая их чаем. Матери она предложила кофе и, пока кофеварка шипела, шкворчала и вздыхала на подоконнике, то и дело прислушивалась к чему-то. Валентина Петровна поняла, что если появится Денис, то им обеим придется испытать некоторую неловкость.

– Я скоро уйду, – предупредила она дочь. – Может, даже сейчас и пойду.

– А кофе? – строго посмотрела на нее Катя и вдруг прочитала материнские мысли. – Ты что, боишься Дениса разбудить?

– Не боюсь, – соврала Валентина Петровна. – Говорю же: на минуту забежала.

– Денис сегодня долго валяться будет. Вчера хорошо погуляли.

– Правда?

– Ну да. И народ был хорошо знакомый, и никто не напился.

Маму Кати на новоселье тоже пригласили, но она благоразумно отказалась. Она всю жизнь провела с дочерью в одних стенах, но когда Катя съехала, неожиданно для самой себя испытала что-то вроде облегчения. До этого ей казалось, что она завоет от одиночества, лишившись присутствия единственной дочери, но, как ни странно, ничего подобного не произошло. И вчера присоединяться к чужой компании Валентина Петровна не стала. С чего бы? Что ей там делать?

– Суп точно есть будете? – спросила она, наблюдая за тем, как Катя наливает кофе в большую кружку из прозрачного стекла. – А то могу на работу унести.

– Съедим.

– Ну смотри.

Валентина Петровна могла бы и не произносить все эти ничего не значащие фразы, однако просто молчать не получалось. Прошли те времена, когда они с дочкой могли часами не разговаривать друг с другом, но при этом заниматься своими делами. Это никого из них не напрягало, просто обе были заняты, вот и все. Однако в чужом доме Валентину Петровну так и распирало.

– Ты похудела, – заметила она, бросив быстрый взгляд на дочь, закутанную в огромный зеленый халат.

– Нет, мам, не похудела, не мечтай, – хохотнула Катя.

– Одни кости остались.

– Перестань.

– Уколоться можно, – парировала Валентина Петровна.

– Ага.

Пирожки Катя выложила на стол и таскала их из пакета один за другим, и Валентина Петровна испытала прилив гордости за себя. За то, что вчера не поленилась и испекла, а сегодня опять не поленилась, вскочила пораньше и поехала совсем в другую от работы сторону, чтобы с утра порадовать дочь, а заодно показать Денису, что теща у него не пустое место, а вещь нужная и полезная. Пусть ценит.

– Ма-ать, я же совсем забыла! – пропела Катя. – Сейчас покажу!

Она слетела с табуретки и выбежала из кухни. Валентина Петровна взглянула на часы и убедилась, что никуда не опаздывает.

Вернувшаяся Катя положила на стол драный газетный лист и старую грязную тряпку.

– Это что такое? – Валентина Петровна тронула пальцем газету. – Кать, вы же потом хлеб на этот стол класть будете! Ну что ты делаешь?

– Мы с тарелок едим, – напомнила дочь. – Рассмотри. Мне интересно твое мнение.

Валентина Петровна сначала взяла в руки газету. Сначала двумя пальцами и с брезгливостью, а потом с удивлением и интересом попыталась расправить ее ладонями по поверхности стола.

– Дату видишь? – восторженно прошептала Катя.

– Это что-то очень древнее.

– А это тебе как?

Катя взяла в руки тряпицу.

Валентина Петровна отодвинула ее подальше от лица ‒ зрение у нее падало уже давно, издалека было лучше видно.

– Шелк. Однозначно, – заявила она.

– С жемчугом, – подсказала Катя.

– Да откуда тут жемчуг-то…

– Он тяжеленький, – подсказала Катя. – Поодиночке каждый камушек легкий, а вместе он такой весомый, да?

– Увесистый, – поправила Валентина Петровна. – Откуда это?

– Тайник в шкафу нашли.

– Чего?

– Старый шкаф из красного дерева. За задней стенкой был сверток из этой газеты, а в нем эта тряпка.

– И что это за тряпка?

Катя победоносно взглянула на мать.

– Носовой платок средневековый. Может быть, даже очень древний. Я сегодня утром немного посидела в интернете и нашла похожие.

– Их продают, что ли? – взглянула на дочь Валентина Петровна.

– На аукционах, мам. И такие же есть в музеях. Жемчуг был доступен представителям высших слоев общества ‒ и никому больше. То есть именно этот когда-то принадлежал кому-то знатному.

– А что за пятна на нем? – присмотрелась Валентина Петровна.

– Где? – заволновалась Катя.

– Он несвежий. Никто не знает, где он валялся. И что с ним делали, интересно? Принадлежал знати… Боже, Катя. Тогда на нем должен быть какой-то знак, тоже вышитый. Здесь же ничего нет.

Катя отняла у матери платочек и поднесла к свету.

– Не факт, что должен быть знак, – пробормотала она. – На тех платках, которые я видела в интернете, тоже не было знаков.

Она вдруг очень расстроилась. И даже не на то, что платок действительно был не помечен, а на то, что Валентина Петровна одним своим словом уничтожила что-то новое, таинственное и мистическое, от чего у Кати плясали в груди солнечные зайчики. И хотя мать никогда не давила на нее психологически и всегда в нее верила, Катя вдруг ощутила сильную усталость, будто бы ее жестоко обманули.

И Валентина Петровна увидела это. Она протянула руку в