– Дай-ка.

Катя молча протянула ей платок.

– И газету.

– Зачем?

– Давай, давай.

Валентина Петровна достала из сумки мятый пластиковый пакет и упаковала туда находку.

– Возьму на работу, – решительно произнесла она. – Есть у меня одна идея…

Валентина Петровна скрывала от дочери тот факт, что после ее переезда начала курить. Не считала нужным признаваться в этом и старалась покупать сигареты как можно реже, чтобы не привыкнуть. Но, как это часто бывает, сразу же проиграла самой себе.

Отпустив последнего пациента, она набрала знакомый номер, сказала в трубку пару слов, после чего взяла пачку сигарет и отправилась в курилку, устроенную сотрудниками на заднем дворе здания поликлиники.

Там ее уже ждали. Высокий мужчина средних лет в белом халате вежливо поздоровался и вытянул из пачки предложенную сигарету.

– Виталий Игоревич, а вам точно можно? – закурив, начала Валентина Петровна.

– Держусь пока, но иногда позволяю себе срывы, – озабоченно ответил Виталий Игоревич. – Да и пациенты совсем озверевшие пошли. Сегодня, только представьте, мужик на прием пришел вместе с женой. К проктологу. С женой. Выгнать я ее не смог, так как она мне слова сказать не давала, а муж и подавно не встревал.

– И как разрешилось?

– Смешно вышло: заглянул кто-то из очереди, и оказалось, что это его знакомая. Ну, жена пациента сразу в краску, а потом резко замолчала и наконец-то вышла в коридор. Так что… А вы зачем меня позвали?

– Ах да. Помните, вы рассказывали, что у вас наблюдается какой-то ювелир? – выпалила Валентина Петровна.

– Ювелир? – недоуменно протянул Виталий Игоревич. – Не припоминаю. Может, антиквар?

– Может быть, – смутилась Валентина Петровна.

– Ну, есть такой.

– Нужна его консультация, – выпалила Валентина Петровна, которая, прежде чем попросить лишнюю картофелину у соседки, полчаса выдумывала серьезную причину, по которой она вынуждена одалживать еду. – Не мне ‒ дочке.

– И только-то? – усмехнулся Виталий Игоревич. – Его телефонный номер в карте, я вам хоть сейчас могу его дать.

– А он не будет против?

– Против? Нет, Валентина Петровна. Я ему бесплатную консультацию на кафедре устроил. Он и сам тогда сказал, что будет обязан. Думаю, что против он не будет. Но имейте в виду, пожалуйста, что тип он несколько скользкий.

– То есть лучше с ним дел не иметь? – уточнила Валентина Петровна.

– Почему? Иметь-то можно, но лично я бы на всякий случай имел под рукой Уголовный кодекс. Понимаете ли, нет в его образе некоей стабильности, что ли. Не выглядит солидным. Но я могу и ошибаться.

– Опа, – выдохнула Валентина Петровна. – Страшновато как-то.

– Да шучу я, – широко улыбнулся Виталий Игоревич. – Он не преступник и, кажется, даже не привлекался. Но если речь идет о чем-то дорогом вашему сердцу, то нужно было осторожным. Именно это я и хотел сказать.

– Да ну вас к черту, коллега! – в сердцах бросила Валентина Петровна.

– Посылайте куда хотите, – по-дружески приобнял ее за плечи Виталий Игоревич. – За то, что с пониманием относитесь к тому, что я в который раз пытаюсь бросить курить, готов вытерпеть от вас все, что угодно. Контакты антиквара перешлю по эсэмэс. Зовут моего пациента Эдуард Кумарчи. Фамилия произносится с ударением на последний слог. Интересное имя, не находите? Запоминается сразу и на всю жизнь.

Глава 3

В жилах Эдика Кумарчи текла адская смесь. Мать наградила его чистой еврейской кровью, а папаша, в свою очередь, добавил крепкую греческую. Оба родителя были настоящими красавцами, и стоило ожидать, что сын, родившийся у этой очень внешне интересной пары, должен был получиться таким же.

Эдик не подвел, явившись на свет самым настоящим метисом, внешность которого привлекала внимание каждого, кто его видел. Первой была акушерка, принимавшая роды у матери Эдика.

– Какой милый уголек! – с умилением обозначила она, опуская в руки уставшей роженицы маленький сверток. – Очень на вас похож.

– Это вы еще нашего папу не видели, – улыбнулась та. – Вот где стопроцентное сходство…

– А я вот не пойму, – осмелела акушерка, – какая у вас национальность?

– Мои предки из Иерусалима, а отец ребенка родом из Колхиды.

– Колхида, Колхида… – забормотала акушерка, пытаясь вспомнить то, о чем, возможно, даже не знала.

– Вы ведь не слышали о таком месте? – улыбнулась мама Эдика. – Колхидой раньше называли Грузию. Но про Золотое руно вы ведь знаете?

– Нет, – призналась акушерка, напряженно наблюдая за неумелыми действиями женщины, которая пыталась впервые в жизни приложить младенца к своей груди. – Подождите, я помогу. Ладошку свою вот так вот поставьте… Руно и Колхида, говорите? Да я просто забыла. А теперь головку ребенка прижимайте. Не бойтесь, не бойтесь. Все правильно…

Эдик рос в любви и заботе. И того и другого, пожалуй, даже было в избытке. Для родителей он был поздним ребенком: на момент зачатия матери было хорошо за тридцать, а отцу и вовсе около пятидесяти. У четы Кумарчи он был первенцем и, как позже выяснилось, так и остался единственным ребенком в семье, потому над ним тряслись, как над аленьким цветочком. В младенчестве за ним приглядывали не только мать с отцом, а также две родные бабушки, а позже, когда он крепко встал на ножки, к делу подключилась суровая няня Вера. Но на самом деле Эдик вообще никому не доставлял хлопот. Он редко болел, почти не плакал и даже колики в животе его никогда не мучили. Все у него случилось в прописанные природой сроки: на горшок он попросился сам, пополз и пошел по установленным педиатрами всего мира предписаниям, а та любая еда, которую ему предлагали, исчезала с тарелки без единого каприза со стороны того, кто ее уничтожал.

В детском саду малыш Эдик был всеобщим любимцем, ровно как и в школе. Ему легко давалась учеба, он без труда обретал друзей, а девчонки, когда пришло время, обратили на него внимания все и сразу. Трудный возраст он преодолел без сучка и задоринки – ни одной ссоры с родителями, ни одного протеста за этот промежуток времени не случилось.

Эдик словно был окутан каким-то защитным коконом, который не позволял ему ни волноваться, ни возмущаться, ни повышать голос. За три месяца каникул он превратился из смазливого подростка в статного и серьезного молодого человека, причем красотой своей не кичился, потому что никогда не считал привлекательный внешний вид достоинством. Ни у себя, ни у кого-либо еще.

Все оборвалось в его восемнадцатый день рождения. Родители, возвращавшиеся с дачи на машине, дома так и не появились.

Проводив подвыпивших друзей и убрав со стола остатки вкусного праздника и пустые винные бутылки, Эдик решил прогуляться,