На моей начальнице были туфли-лодочки, черные, как мокрая от моря галька. Я видел перед глазами только их, потому что не мог поднять головы. Я не хотел видеть ее матовых бесстрастных глаз и лица, на котором никогда не отражается что-то помимо общего мнения правительственного комитета.

— Разумеется, с вашей подачи, Уильям.

Я пересилил себя и ответил Маргарет улыбкой и благодарным взглядом, хотя ее слова не обрадовали меня. Гомон детских голосов на фоне нашей беседы только усиливал чувство беспокойства, которому я не мог найти объяснения. Я до смерти не хотел, чтобы этот разговор продолжался, но Маргарет не знала этого.

— Мы ценим вашу работу, Уильям. Ваше творение — последняя нужда всех этих людей.

Маленькая девочка, хохоча как ненормальная, сделала колесо, подбросив босыми ступнями в воздух миллион песчинок. Я вспомнил, каким раздражающим был песок, набивающийся в обувь между потных пальцев, и какой приятной была его прохлада, когда я зарылся в него ногами.

— Нас восхитила ваша изящная изобретательность. Найти безболезненный способ решения такого деликатного вопроса — разумеется, эту задачу мы могли доверить только вам.

Мужчина-воспитатель поднял мальчугана выше головы, взяв обеими руками за подмышки. Мальчишка трясся и отвечал на игру резвым смехом, идущим прямо из глубины. Женщина-воспитатель наблюдала со стороны с грустной улыбкой дрожащих губ.

Я почувствовал прикосновение холодных пальцев Маргарет к моему предплечью, которое длилось не больше пары секунд. Она привлекла мое внимание, чтобы я посмотрел ей в глаза. Я сделал это, хотя внутри у меня все разрывалось в желании отстраниться.

— Вы ведь понимаете, что все сделали правильно, Уилл?

Всесторонний смех усиливался. Песок шуршал, из него строили замки и китов. Море набегало торопливыми волнами на берег. Воспитатели строжились на особо расшумевшихся детей.

Я снова через силу посмотрел Маргарет в глаза.

Глава 8

Я чувствую удары своего сердца где-то в горле. Пульс разогнался и все никак не уймется. Мне кажется, будто детский смех преследует меня, хотя я слышу только вибрацию кабины летучки и шум ее двигателя.

Я выскакиваю на террасу, едва припарковавшись. Быстрым шагом несусь по пустующей высотке к своему блоку. В отражениях зеркал и стекол мелькает моя голубая рубашка, и я каждый раз вздрагиваю от неожиданности, будто замечаю преследователя.

На следующем повороте я останавливаюсь, потому что вижу в конце коридора перед дверью своего блока Марию. На ней бледный салатовый сарафан, который совсем не смотрится на ее белой коже. Она оборачивается на звук моих шагов, и ее глаза тут же заплывают от диагональной полуулыбки. Она демонстративно осматривает меня с ног до головы, прежде чем начать разговор. Я заранее тушуюсь.

— Ты ограбил Ивлина?

— Скорее, он меня. — Отвечаю после секундного раздумья.

— Голубизна тебе к лицу.

Ее насмешка чересчур очевидна. Я решаю не реагировать на провокацию и увести беседу в другое русло. Мария снова будто читает мои мысли и опережает меня.

— Уже был на панораме сегодня?

— Да, только оттуда. — Даже эту короткую фразу я произношу уклончиво. Мария почему-то опускает глаза в пол.

— Я хотела поплавать. И хотела позвать вас с Ивлином с собой.

Мария хотела позвать меня с собой. Нас с Ивлином. Радостная секунда сменяется негодующей. Меня начинает мутить, как от американских горок.

— Я не знаю, где сейчас Ивлин. — Я начинаю говорить чопорным голосом. Мария замечает это, так как замечает вообще все. Уголок ее губ приподнимается, мой взгляд примагничивается ее глазами. Они у нее тоже карие, но не такие, как у Маргарет.

— Тогда, если хочешь, можем начать без него.

Я пожимаю плечами, маскируя под этим жестом простую эгоистичную радость.

— Да можно, в принципе.

Мы идем по склону горы в самое пекло, и солнечный жар придавливает меня к земле. Мария идет впереди, иногда помогая себе руками, хватаясь за ветки или шершавые теплые валуны. Иногда она останавливается, опираясь на колени и согнувшись. Поначалу она поддевает меня, но затем пологость сменяется крутым наклоном, и наш диалог скатывается на нет.

Гравий шуршит под моими ногами. Сквозь тонкую подошву закрытых ботинок я нащупываю мелкие острые камушки, отколовшиеся от больших кусков скал. Я вижу их внизу, рассыпанные по берегу, торчащие из воды. Раньше они балансировали наверху, а затем обрушились на прибрежное дно, чтобы уже остаться там навсегда, пока их не сточит вода.

Или не расщепит чемодан Уилла Уоксона.

— Я думал, что мы идем к воде. — Чувствую, как не выдерживаю погодный пресс, и перевожу интонацию в недовольное русло.

— А мы и идем к воде. — Мария оборачивается, и на ее лице я вижу нахальную улыбку. Она наслаждается всей ситуацией от начала и до конца, и в особенности моим глупым видом.

Тропинка берет круче, и мы наклоняемся вперед, смещая центр тяжести. Солнечные лучи палят мне в спину, и я ощущаю, как голубая рубашка Ирвина прилипает к моей коже.

После широких шагов Марии маленькие камушки сыплются вниз, а поднятая пыль летит, оседая на мои руки и лицо. Я чувствую мельчайшие ее частицы и вижу этот грязный загар на своей коже. Мои ладони и губы сохнут от соленого воздуха. Я бессознательно облизываюсь, делая только хуже. Теперь я буквально ощущаю вкус этой горной тропы.

— Почти на месте, Уилл.

После этой фразы не проходит и пары минут, как мы, наконец, достигаем вершины. Наверное, мои ожидания были завышены, так как вид с нее открывается на пять баллов из десяти. Несмотря на то, что поднимались мы целую вечность, высота под нами осталась небольшой. Солнце выжгло наверху всю траву, так что скалистые холмы блестели лысиной, а порывистый ветер сдувал с них песок, словно перхоть. Иногда он стихал, и снизу доносились неразборчивые крики детей с панорамы, но отсюда ее не было видно.

— Так, и что теперь? — В своем собственном голосе я слышу облегчение.

— Будем плавать.

Мария без предупреждения стянула сарафан через голову и скинула его на землю. Я не успел отвернуться или даже задуматься о том, чтобы отвернуться. Уже через мгновение я понял, что и не смог бы этого сделать. Передо мной почти до гола разделся другой человек, женщина. И эта ситуация казалась абсурдной. И даже то, что я стоял на вершине этой недогоры, было нелепостью.

Мария поправила лямки плотного купального костюма и наклонилась, чтобы стянуть с себя обувь. Она не обращала на меня никакого внимания, не смущалась и не упрекала меня за то, что я наблюдаю за ней. Ее бледная кожа сверкала под прямыми лучами солнца. Ее