— У меня-то отлично. Но это не удивительно. А вот удалось ли тебе заарканить кураторшу — вопрос подвешенный.

«Заарканить». Это старо-историческое слово было настолько тяжеловесным для Ивлина, что я буквально рассыпался от отчаяния — да кто этот разносторонний гений и когда это мы с ним обменялись статусами.

— Я оставил для тебя кое-что там, в ванной. Одевайся и выходи в холл. Буду караулить для нас лучшую летучку.

Я в неудовольствии склонил голову. Я понял, что это аукнулся мой прокол в первый день. Ивлин тогда все понял, но дал знать только сейчас и то мимоходом.

Этим кое-чем оказалась рубаха из предсмертного недельного показа мод имени Ивлина. Кислотно-голубая с мириадами синих единиц и нулей. Двоичный код был кеглем не больше ногтя и искажался складками, так что со стороны все превращалось в криптографическое месиво. Я с ужасом подошел к отвисающей на плечиках одежде и тронул ее так, словно в любой момент это нечто могло поглотить меня живьем.

С чего Ивлин решил, что я соглашусь надеть эту рубаху? Да ни с чего. Но именно на случай, когда сомнения возьмут надо мной верх, он спрятал куда-то всю мою остальную одежду. Я перерыл номер вверх дном и в дополнение к кошмару наяву не нашел своих легких брюк — меня поджидали лишь стесняющие движение длинные шорты.

Я сверился с часами, было уже начало третьего. И хотя торопиться мне было некуда, меня не покидало ощущение, будто я опаздываю.

Дорога от нашего квартирного блока до стоянки пристыдила меня так, что садился в летучку я весь красный и сгорбленный. Я с недоверием и легким страхом покосился на Ивлина, который сидел на соседнем сидении, отвернувшись. Учитывая феноменальные способности Ива в психологии, я мог бы предположить, что это было сделано нарочно, чтобы приземлить меня, сбить со своего воображаемого пьедестала. А если учесть чувство его юмора, я бы сказал, что он сотворил это со мной ради смеха. А то, что смеяться будет только он и, скорее всего, Мария, вновь подтверждает его коварство.

Когда летучка пристала к берегу, я еще некоторое время притворно провозился в салоне, пытаясь отодвинуть неизбежное. Но Ивлин был неумолим. Хотя, сделав пару шагов по набережной, я понял, что боялся зря — экспозиция пестрила красками.

По всей песчаной территории было разбросано столько игровых площадок, непонятных интерактивных сооружений и прочей детской ерунды, что наши с Ивлином наряды не цепляли ничей взгляд. Наши аляпистые рубахи стали очередными мазками в этом буйстве цветов.

Я никогда не видел столько детей в одном месте. Их было больше сотни, хотя и сосчитать этих копошащихся муравьишек не представлялось мне возможным. Они барахтались в песке, попутно пробуя его на вкус, карабкались по деревяшкам, падали на прорезиненные покрытия, кидались всем, что не приколочено. Маленький мальчик-альбинос с особым любопытством смаковал колесики игрушечного грузовика, сначала проталкивая их ручками в рот, потом выплевывая, а затем повторяя.

Всю эту картину я никак не мог уложить в своем сознании.

— Никогда не видел столько детей в одном месте. — Я признался Ивлину, и тот кивнул в ответ. Это меня не удовлетворило. — У нас их действительно так много?

— У нас с тобой, мой друг, их нет.

Ивлин как обычно дважды хлопнул меня по спине и двинул вдоль пляжа, прежде чем я успел посмотреть ему в лицо. Моя лопатка еще несколько мгновений помнила его ладонь, а потом ощущение стерлось.

Продолжая меня удивлять, мой друг подошел к огромной куче мокрого песка, сваленной по центру пляжа, и принялся помогать более взрослым ребятам лепить макет трех государств. Крепкие парнишки таскали в ведрах воду, которую черпали тут же из моря в двадцати шагах от стройки.

Я было дернулся присоединиться к строительству, но потом сквозь хаотичную толпу заметил пару воспитателей. Они стояли друг к другу ближе, чем дозволено на людях их должностной инструкцией. Их ладони почти соприкасались, а взгляды следовали за маленьким белокурым мальчиком, которому было поручено возведение провинциальных песочных окраин. Генетически они не были его родителями, это подтверждали все внешние признаки. Но их глаза видели в этом ребенке что-то большее, чем просто работу.

Я отвернулся. Мне стало неприятно смотреть на них. Я побрел вдоль пляжа, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее. Детские высокие голоса тревожили.

Я проворонил землю под ногами и споткнулся о песочную фигуру. Девочка, строившая, кажется, черепаху, как раз возвращалась с ведерком воды от моря. Она разинула рот, в ужасе уставившись мне под ноги.

— Вы сломали моего кита!

Я сразу и не нашелся с ответом. Девочка не плакала, а смотрела на меня сердито. А еще она ждала от меня объяснений. Ее суровый настрой обезоружил меня.

— Я подумал, что это больше похоже на черепаху.

— И что? Значит, можно ломать? — В отличие от меня, девочка ответила сразу, будто заранее знала, что я промямлю.

— Нет. Нет, конечно же…

— Не сердись, мистер Уоксон сделал это не специально. — Мне на защиту пришел воспитатель девочки. Оказывается, он все это время стоял в трех шагах от нас. — Он просто не заметил.

Конечно же, это было слабым утешением и не умерило враждебный пыл пострадавшей художницы, но девочка оказалась очень послушной, поэтому продолжила свою работу в молчании, видимо, перемалывая мне кости у себя в голове. Ей оставалось только смириться и начать строить своего кита заново.

Я посмотрел на ее воспитателя в надежде, что смогу поймать волну и как-то объясниться с взрослым человеком, но у того было отсутствующе-официальное выражение лица. Он одернул девочку по форме, просто рабочий момент. Поэтому я развернулся и пошел дальше, не понимая, что же задело меня сильнее, и уж точно не понимая, почему.

Я случайно зашел в бар, затем, минуя развлекательный хаос, пересек пляж и заглянул в складскую постройку, но мне нигде не было места. И нигде я не мог найти Марию.

Пока я сновал в бестолковых поисках, Ивлин скрылся из моего поля зрения. Я остался один, окруженный толпой беснующихся в беспричинной радости детей, и это меня злило. Я скукоживался и закрывался, пока не ощутил, что мне необходимо спрятаться.

— Уильям.

Маргарет застала меня врасплох у стоянки. Еще секунду я раздумывал над тем, чтобы наперекор неожиданной встрече сесть в летучку и свинтить к себе в блок, но потом пресек эту мысль. Маргарет — мой начальник, я не могу проявить неуважение.

— Добрый день, Маргарет.

— Выражу общее мнение правительственного комитета, сказав, что неделя проходит