— Пожалуйста, не слишком увлекайтесь описанием здешнейситуации, ваша милость, — обратился Сарабиан к Эмбану. — Не заставляйтеДолманта считать, что Империя рушится у меня на глазах.

— А разве это не так, ваше величество? — ответилЭмбан с некоторой толикой удивления в голосе. — Я думал, что основная цельмоего возвращения в Чиреллос — привезти еще рыцарей церкви.

— Может быть, это и так, только не роняйте окончательномоего достоинства в глазах архипрелата.

— Долмант очень мудр, ваше величество, — заверилего Эмбан. — Он понимает язык дипломатии.

— Так уж и понимает? — саркастическипоинтересовалась Элана.

— Должен ли я передать привет архипрелату и от вас,ваше величество? — спросил ее Эмбан.

— Конечно. Расскажи ему, что я очень расстроенаразлукой с ним — особенно оттого, что не могу за ним присматривать. Ты такжеможешь напомнить ему, что гласит один малоизвестный эленийский закон: любыесоглашения, которые он подпишет с графом Лэндой в мое отсутствие,недействительны без моего утверждения. Передай ему, чтобы он не слишкомрасслаблялся на тех кусочках королевства, которые он откусит за время моегоотсутствия, так как я все равно отберу их обратно, когда вернусь.

— Она всегда такая? — поинтересовался Сарабиан уСпархока.

— О да, все время, ваше величество. Архипрелатобгрызает себе все ногти всякий раз, когда письмо от нее достигает Базилики.

— Это поддерживает его в форме, — усмехнуласьЭлана и поднялась. — Теперь, друзья, я надеюсь, вы простите моего мужа именя за прощание наедине. Пошли со мной! — приказала она Спархоку.

— Да, моя королева.

Утренний туман рассеивался, и солнце светило вовсю, когда ихкорабль отплыл из гавани и взял курс на юго-восток. Корабль должен был обогнутьюжную оконечность Миккейского полуострова и затем направиться к острову Тэга.Он был великолепно оснащен, хотя оснастка была и чужой и непривычной. Халэд неособенно одобрил его, особенно слабины в такелаже и наклон мачт.

Было около полудня, когда Вэнион поднялся на палубупоговорить со Спархоком, который, опершись на поручни, смотрел на тающий вдалиберег. Оба они были одеты в простые одежды — на палубе корабля можно забыть оформальностях.

— Сефрения ждет всех нас в кают-компании, — сказалмагистр другу. — Пришло время одного из удивительных откровений, которыенам полагается любить и одобрять. Почему ты не собрал остальных и не позвал ихвниз?

— У тебя странное настроение, — заметилСпархок. — В чем дело?

— Сефрения сегодня особенно стирична, — усмехнулсяВэнион.

— Я этого не заметил.

— Ты же знаешь все приметы, Спархок, —таинственные интонации, малопонятные намеки, мелодраматичные паузы, возвышенныйтон.

— Вы пытались бороться с этим?

— Конечно нет, мой друг. У нас у всех есть своистранности, которые иногда досаждают нашим близким. А у Сефрении сегодня простоочередной странный день.

— Я, конечно, не буду передавать ей твои слова. Вэнионухмыльнулся.

— Она знает, что я об этом думаю. Мы это обсуждали —довольно давно. Иногда она бывает такой, просто чтобы подразнить меня. Идисобери остальных, Спархок. Давай не будем давать ей слишком много времени насовершенствование того, что она нам готовит.

Все собрались в главном салоне под палубами, который служилодновременно столовой и комнатой отдыха. Сефрения еще не появилась, и черезнесколько мгновений Спархок понял, в чем тут дело. Знакомые звуки доносились изее каюты.

— Флейта? — воскликнул потрясенный Телэнломающимся юношеским голосом.

Спархок в очередной раз удивился, как Афраэль ухитряетсяобъяснять, кто она такая. Явление ее в облике принцессы Данаи было бы абсолютноневозможным. Флейта же была чем-то совершенно иным. Его друзья все признали воФлейте Афраэль, и это отметало необходимость каких-либо объяснений. Спархокаохватила вдруг странная меланхолия. Он с грустью осознал, что до сих пор незнает, как на самом деле выглядит его дочь. Дорогое лицо, впечатавшееся впамять так же, как лицо Эланы, было всего лишь звеном в длинной цепиперевоплощений богини — одним из многих тысяч.

Затем дверь каюты Сефрении открылась, и маленькая стирикскаяженщина вошла в салон с улыбкой, делающей ее лицо похожим на восходящее солнце.На руках она несла свою маленькую сестру.

Флейта, конечно же, не изменилась — да и не моглаизмениться. Она выглядела не более чем на шесть лет — примерно того жевозраста, что и Даная. Спархок немедленно отбросил мысль о возможномсовпадении. Там, где была замешана Афраэль, совпадений быть не могло. На нейбыла все та же короткая полотняная туника, перехваченная поясом на талии,волосы стягивал тот же сплетенный из травы ремешок, что и при первой ихвстрече. Ее длинные волосы — и большие глаза — были черны как ночь, маленькиебосые ножки все в пятнах травяного сока. К улыбающимся губам она поднеслапастушескую флейту, и ее напев был чисто стирикским — в сложном минорном ключе.

— Какое прелестное дитя, — заметил посолНоркан, — только вот зачем было брать ее в ваше таинственное дело, принцСпархок? Мне кажется, оно может быть опасным.

— Теперь уже нет, ваше превосходительство, —усмехнулся Улаф.

Сефрения невозмутимо опустила Богиню-Дитя на пол каюты, и таначала танцевать под светлую и чистую музыку своей флейты.

Сефрения посмотрела на Эмбана и Норкана.

— Смотри на дитя внимательно, Эмбан, и вы тоже, вашепревосходительство. Это избавит нас от многих часов объяснений и убеждений.

Флейта протанцевала через каюту, маленькие испачканныетравой ножки так и мелькали, ее черные волосы развевались, и флейта звучала всерадостнее. Тут Спархок увидел, как она сделала первый — и довольно устойчивый —шаг по воздуху. Словно взбираясь по невидимой лестнице, она двигалась вверх всвоем танце, вращаясь, изгибаясь и кланяясь, и ее маленькие ножки, подобнокрыльям, мелькали в пустоте. Затем музыка и танец оборвались, и она, все так жемило улыбаясь и стоя в воздухе, сделала реверанс.

Глаза Эмбана полезли на лоб, он чуть не свалился со стула.Посол Норкан пытался сохранить светский вид, но это выходило плохо, и руки еготряслись.

Телэн ухмыльнулся и начал аплодировать. Остальные засмеялисьи присоединились к нему.

— О, спасибо вам, мои дорогие! — промолвилаФлейта, снова присев в реверансе.