— Хм, интересная идея, Халэд, но я не знаю, кудаотправляться. Будущее еще не произошло, так что где — или когда — я могу найтинужный корабль? Я была в другом месте.

— Что ты подразумеваешь под «другим местом»?

— Наш мир — не единственный, Халэд, — загадочноответила она и скорчила гримаску. — Ты не поверишь, сколько сложныхпереговоров понадобилось для того, чтобы добыть этот корабль.

Элана и Сарабиан поднялись на вершину донжона мерцающегозамка, якобы для того, чтобы полюбоваться закатом. Хотя замок целиком иполностью находился в руках эленийцев, в нем оставалось достаточно тамульцев,чтобы искать уединения, когда нужно поговорить о вещах, не предназначенных длячужих ушей.

— Все сводится к вопросу о власти, Сарабиан, —задумчиво говорила Элана императору. — Сам факт ее существования естьсредоточие всей нашей жизни. Мы можем взять ее в свои руки либо не брать иоставить все как есть, но если бросить власть без присмотра, можешь бытьуверен, что ее непременно подберет кто-то другой. — Она говорила негромко,и ее бледное юное лицо было почти мрачным.

— Ты нынче в меланхолическом настроении, Элана, —заметил Сарабиан.

— Я не люблю расставаться со Спархоком. Мы досытанахлебались разлуки, когда Алдреас отправил его в изгнание. Вот к чему я клоню:тебе придется проявить немалую твердость, дабы дать понять твоемуправительству, что все изменилось. То, чем ты намерен заняться, называется захватомвласти. Это, знаешь ли, революция, — Элана слабо улыбнулась, — а ты,Сарабиан, чересчур цивилизован, чтобы из тебя получился хороший революционер.Ты уверен, что хочешь свергнуть собственное правительство?

— Боже милостивый, Элана, это же мое правительство, даи власть изначально была моей!

— Но ты не использовал ее. Ты был ленив, потакал своимслабостям, и выпустил власть из рук. Твои министры таскали ее у тебя ломтик заломтиком, а теперь ты намерен отобрать ее у них силой. Люди расстаются свластью весьма неохотно, так что тебе придется убить кое-кого из своихминистров, чтобы доказать остальным серьезность своих намерений.

— Убить?!

— Это высшее выражение власти, Сарабиан, а твоенынешнее положение требует некоторой безжалостности. Тебе придется пролитькровь, чтобы завладеть вниманием своего правительства.

— Не думаю, что у меня достанет на это сил, —обеспокоенно признался Сарабиан. — Да, время от времени я сыплю угрозами,но вряд ли смог бы на самом деле приказать кого-то убить.

— Дело твое, но, если ты не сможешь этого сделать, тыпроиграешь, а это значит, что они убьют тебя. — Элана задумалась. —Они, скорее всего, убьют тебя в любом случае, — прибавила она, — нотак хотя бы ты умрешь с сознанием того, что умираешь за нечто важное. Если тыбудешь знать, что рано или поздно тебя убьют, это поможет тебе приниматьнекоторые неприятные решения в самом начале. Стоит только устроить парочкуубийств, а дальше дело пойдет легче. У меня есть некоторый опыт в подобныхделах, потому что почти такая же история приключилась и со мной. Когда я взошлана трон, мое правительство целиком и полностью было в руках первосвященникаЭнниаса, и мне пришлось, хочешь не хочешь, отбирать у него мою власть.

— Ты так свободно говоришь об убийствах, Элана. Почемуты не убила Энниаса?

Элана засмеялась. Это был ломкий леденящий смешок.

— Не потому, что не хотела этого, уж ты мнеповерь, — просто я была чересчур слаба. Энниас весьма тщательно лишилкорону всей власти. Конечно, мне помогали лорд Вэнион и его пандионцы, но враспоряжении Энниаса были армия и солдаты церкви. Я убила нескольких его мелкихпособников, но добраться до него самого так и не смогла. Он, однако, знал, чтоя пытаюсь это сделать, а потому отравил меня. Энниас на самом деле былвеликолепным политиком. Он точно знал, когда настает время убивать.

— Можно подумать, что ты восхищалась им.

— Я ненавидела его, но он и вправду был великолепен.

— Что ж, я пока никого не убил, так что у меня еще естьпуть к отступлению.

— Ошибаешься, Сарабиан. Ты уже выхватил кинжал, и тебеволей-неволей придется применить его. Ты подавил мятеж, ты арестовал министравнутренних дел, а это, знаешь ли, все равно что объявить войну.

— Но ведь все это сделала ты, — обвинил он.

— Верно, но я действовала от твоего имени, так что этоодно и то же — во всяком случае, в глазах твоих врагов. Сейчас ты в огромнойопасности, Сарабиан. Ты дал понять своему правительству, что намерен отнять унего власть, которую так неосмотрительно упустил. Если ты не начнешь убивать —причем очень и очень скоро, — ты, скорее всего, не доживешь и до концамесяца. Ты уже был бы мертв, если бы не укрылся в этом замке.

— Элана, ты меня пугаешь.

— Господь свидетель, именно этого я и добивалась.Нравится это тебе или нет, Сарабиан, а ты теперь приговорен. — Онаогляделась. Солнце опускалось в завесу туч, громоздившихся над западнымигорами, и его густой багрянец играл на перламутровых куполах Материона. —Посмотри на свой город, Сарабиан, — и поразмысли о том, что такоеполитика. Прежде чем с тобой будет покончено, этот багрянец, разлитый покуполам, станет не только отсветом заката.

— Довольно прямолинейно, — пробормотал он, снепривычной жесткостью сжимая челюсти. — Ну хорошо, и сколько же человек ядолжен убить, чтобы обеспечить себе безопасность?

— У тебя не хватит для этого ножей, друг мой. Даже еслиты перережешь весь Материон, ты все равно не будешь в безопасности. Тебепридется смириться с тем, что опасность будет твоим постоянным спутником доконца дней. — Элана улыбнулась своему собеседнику. — На самом делеэто даже возбуждает — когда привыкнешь, конечно.

— Стал-быть, так, ваш-ш-величество, — протянулКааладор, — оно выходит, што ентот Крегер гуторил Спархоку нашему истиннуюголенькую правду. Мы тут со Стрейдженом припекли маненько тех сукиных сынов,што в заварушке сцапали… — Он сделал паузу. — Ваше величество не будетразочаровано, если я немного поговорю как нормальный человек? От этого говораможно челюсть вывихнуть.

— Не говоря уже о насилии над родным языком, —пробормотал Стрейджен.