региона. В период между войнами Вашингтон придерживался политики декларируемого изоляционизма, делая особый акцент на том, чтобы не вмешиваться в европейские дела. После 1945 года, когда их политическая роль и значение радикально изменились, Соединенные Штаты, внезапно став сверхдержавой, были вынуждены вступить в глобальную политику. В тот момент в интересах США было признать завоевания Советов в Восточной и Центральной Европе как непреложную реальность и в то же время дать понять, что любые дальнейшие попытки экспансии не будут приняты и даже могут привести к военному конфликту. Этот поворот во внешней политике США в 1946-47 годах был назван политикой сдерживания.

Таким образом, оккупация и установление советского господства в Восточно-Центральной Европе сразу после окончания войны не вызвали реального конфликта с западными великими державами, однако с 1945 года отношения между союзниками постепенно ухудшились настолько, что в сентябре 1947 года Советский Союз заявил, что мир теперь разделен на два враждебных лагеря. Менее чем через год, в июне 1948 года, начался первый серьезный кризис "холодной войны" - так тогда называли отношения между Советским Союзом и западными великими державами - с началом сталинской блокады Берлина.

Поэтому стоит подробнее рассмотреть, как развивалась биполярная мировая система в послевоенные годы и по каким силовым линиям она развивалась. Иными словами, почему распалось военное сотрудничество союзников и почему оно за столь короткий срок превратилось во враждебные отношения? Даже сегодня, спустя почти три десятилетия после окончания холодной войны и начала "архивной революции" в Восточно-Центральной Европе и бывшем Советском Союзе, большинство ученых по-прежнему склонны возлагать большую часть вины за начало холодной войны либо на Советский Союз, либо на Соединенные Штаты.

На самом деле нельзя говорить о такой односторонней ответственности, поскольку холодная война возникла как следствие процесса, вызванного постепенной утратой доверия и эскалацией недоверия между союзниками, в котором обе стороны в равной степени принимали участие. Мы можем согласиться с Мелвином Леффлером в том, что ни Трумэн, ни Сталин не хотели холодной войны¹¹ - то есть биполярная система, просуществовавшая полвека, была непреднамеренным следствием. Но хотя, как мы увидим, это был нежелательный результат, он также был неизбежен в сложившихся обстоятельствах.

В отношении политики, проводимой Советским Союзом после Второй мировой войны, наиболее важный вопрос имеет следующую форму: Имела ли политика Сталина агрессивные, экспансионистские намерения, или же она отличалась осторожной сдержанностью, основанной на соображениях реальной политики? Хотя это один из вопросов, который больше всего разделяет студентов, мы можем утверждать, что на самом деле оба мотива существовали бок о бок в советской политике, и каждый из них играл свою важную роль.

Главной целью советской внешней политики в тот период было обеспечение максимальной безопасности. Теоретическая основа была традиционной стратегической: принцип "большая территория - большая безопасность". Даже Сталин не смог найти ничего более нового или лучшего, чем это. Эта доктрина была частью наследия царизма, которую Советы стремились применить по максимуму в качестве оправдания своих реальных экспансионистских начинаний.

Теперь мы точно знаем, что до начала реализации плана Маршалла летом 1947 года отказ от сотрудничества с Западом не входил в интересы Сталина, и он совершенно не собирался этого делать.¹³ Как уже говорилось, все новые приобретения Советов в Прибалтике и в Восточной и Центральной Европе были молчаливо признаны западными великими державами к концу войны, поэтому у Москвы не было причин беспокоиться о возникновении серьезного конфликта с Западом на почве этого региона. Поэтому главный вопрос заключается в том, как объяснить эти экспансионистские начинания, которые действительно могли привести к конфронтации с западными союзниками, серьезно ущемив их потенциальные интересы. Наиболее известными примерами такого рода стали советские ультиматумы Турции по поводу контроля над турецкими проливами, территориальные претензии на турецкий Азербайджан, а также попытка присоединить к СССР Северный Иран, не выполнив союзнический договор о выводе всех иностранных войск из страны в течение шести месяцев после окончания войны. Аналогичными начинаниями были советское требование принять участие в оккупации Японии и публичная претензия на частичный контроль над колониальными владениями Италии, настаивание на установлении международного контроля над Рурской областью, а также чрезмерные советские требования получить репарации с западных зон Германии.

Предлагаемое мною объяснение этого вопроса основывается на стремлении воспользоваться возможностью, которая никогда не вернется. Сталин хорошо понимал ситуацию, сложившуюся после Первой мировой войны, когда интересы победителей привели к установлению мира, перекроившего карту Европы. В то время Советская Россия была квазипобежденной страной, капитулировавшей перед Германией, которая сама потерпела поражение несколько месяцев спустя. Рассматриваемая как государство нон грата, Советская Россия не была приглашена на мирную конференцию, поэтому у нее не было шансов на территориальные приобретения; напротив, она потеряла огромные территории на своих западных границах. Советские лидеры никогда не признавали ни этих потерь, ни самих Версальских договоров, но - в отличие от Венгрии, а затем и Германии - не разворачивали открытой ревизионистской пропагандистской кампании. Тем не менее, их тихий ревизионизм, терпеливо дожидавшийся подходящего случая, оказался весьма эффективным, сначала временно в 1939-40 годах, а затем окончательно в 1945 году.

После окончания Второй мировой войны положение Советского Союза и его международный авторитет выросли до немыслимых пределов благодаря действиям Советской Армии, и Сталину казалось логичным в полной мере отстаивать интересы своей страны через послевоенное мирное урегулирование. Он также предполагал, что, как и после Первой мировой войны, оно будет достигнуто за пару лет, так что за это время можно успеть многое, а что успеть, то успеть. На данный момент все находилось в таком гибком состоянии, что такие попытки казались малорискованными. Кроме того, Сталину было ясно, что наиболее прочными элементами любого мирного договора являются государственные границы; таким образом, после заключения такого соглашения дальнейшие территории - главный критерий в соответствии с принципом "большая территория равна большей безопасности" - могут быть получены только в результате серьезного конфликта, дальнейших войн и даже будущей мировой войны. Зубок и Плешаков обратили внимание на очень важную вещь: эти попытки, которые так испытывали терпение западных держав, на самом деле не были агрессивными экспансионистскими усилиями или требованиями. Обратите внимание, что большинство из них просто исчезли бы позже, в течение относительно короткого периода времени. Если какая-то попытка наталкивалась на достаточно упорное сопротивление, Советы отказывались от нее. Так, весной 1946 года они вывели войска из Северного Ирана и перестали угрожать Анкаре, как только советская разведка узнала, что Соединенные Штаты обдумывают военные шаги в защиту Турции. Аналогичным образом они отказались от своих претензий на оккупацию Японии и итальянских колоний. Незначительное, но стратегически очень важное советское приобретение, о котором сейчас уже почти забыли, также