ситуацией" и больше не может позволить себе вести постоянную гонку вооружений с Западом, учитывая, что он превосходит Восточный блок "во всех возможных отношениях". Поэтому, подчеркнул он, прекращение гонки вооружений должно стать абсолютным приоритетом, и необходимо использовать любой шанс, чтобы прийти к соглашению. По сути, это драматическое признание означало не что иное, как признание полного поражения в длившемся несколько десятилетий историческом соревновании двух мировых систем. Поэтому этот момент можно считать началом конца для советского блока. Отныне соглашения, абсолютно необходимые для выживания блока, должны были достигаться не "нормальным" путем - то есть путем взаимных компромиссов на основе паритета, как в случае с Договором INF всего годом ранее, - а любой ценой. Это было решающим признанием, которое привело к принятию решений об объявлении значительных односторонних мер по разоружению уже в декабре 1988 года.

Пытаясь найти объяснение загадке, почему Советский Союз так легко согласился отпустить Восточно-Центральную Европу в 1989 году, я ввел термин "Брест-Литовский синдром". Положение Советского Союза в 1988-89 годах вполне можно назвать борьбой не на жизнь, а на смерть. То есть впервые после гражданской войны в России СССР - как ни парадоксально, все еще одна из двух сверхдержав биполярного миропорядка в военном смысле - оказался в ситуации, когда на карту было поставлено его собственное выживание. Приоритет спасения имперского "центра" был логичным и необходимым шагом, по отношению к которому периферия Восточной и Центральной Европы постепенно, но стремительно теряла свое значение. Еще в марте 1918 года, в тот критический момент гражданской войны, Ленин также выступал за подписание мирного договора с немцами, который, хотя и потребовал бы потери огромных территорий, тем не менее обеспечил бы сохранение большевистского государства. Примечательно также, что размер территории, уступленной Советской Россией по Брест-Литовскому договору, был очень близок к площади Восточно-Центрального европейского региона, от которого отказался Горбачев.

Чтобы объяснить сложность политики Горбачева в отношении стран Восточной Центральной Европы в 1988-99 годах, я ввел теорию "плавающей" брежневской доктрины. Как известно, на июньской партконференции КПСС 1988 года Горбачев без предварительной теоретической проработки провозгласил, что любой народ имеет право выбирать свою социально-экономическую систему. Этот тезис затем неоднократно и в разных формах повторялся Горбачевым и другими лидерами в течение 1988-89 годов и очень скоро был дополнен обещанием прекратить применение военной силы. Суть этих многофункциональных деклараций, одновременно адресованных всем заинтересованным сторонам и намеренно рассчитанных на двусмысленность, заключалась в том, что, хотя они косвенно отвергали возможность военного вмешательства, в них никогда не говорилось категорически, что Советский Союз не будет вмешиваться во внутренние дела союзника, если политические преобразования, horribile dictu, приведут к полному отказу от социализма и восстановлению парламентской демократии. В то же время все это сопровождалось постоянными предупреждениями из Москвы лидерам восточноевропейских стран по секретным каналам и на конфиденциальных двусторонних переговорах. Послание было следующим: пределом преобразований является сохранение социализма и обеспечение стабильности. Изначально инстинктивная, а затем все более осознанная тактика распространения брежневской доктрины была успешной и эффективной, по крайней мере, временно. В действительности с середины 1988 года "плавающая" брежневская доктрина была практически единственным "оружием" советского руководства, с помощью которого оно могло хотя бы на короткое время повлиять на политические процессы, протекавшие в Восточно-Центральной Европе. Оно также оказало стабилизирующее воздействие на ускорение переходного процесса как в Восточной Центральной Европе, так и в Советском Союзе и во многом способствовало сохранению в основном мирного характера этих изменений.

Я отметил, что принятие внутриполитических изменений в Восточной Центральной Европе в 1989 году отнюдь не означало, что Горбачев был готов отказаться и от советской сферы влияния в регионе; напротив, "региональная финляндизация" Восточной Центральной Европы изначально рассматривалась как цена свободы. Этим усилиям в немалой степени способствовал тот факт, что до конца 1990 года западные державы, приветствуя внутриполитические преобразования, не поддерживали стремление государств региона к независимости даже в форме нейтралитета. Напротив, в этот короткий период НАТО и Варшавский договор рассматривались как фундаментальные столпы европейской системы безопасности. Следовательно, несмотря на то, что большинство бывших западных политиков и дипломатов утверждают в своих мемуарах, демократические правительства в регионе, избранные в результате свободных выборов весной 1990 года, были призваны западными политиками сохранить членство в Варшавском договоре и Комеконе. Иными словами, в 1989-90 годах не только Москва была заинтересована в региональной финляндизации Восточно-Центральной Европы; на этом важнейшем историческом переломе западные державы также были готовы принять этот вариант - установление демократических систем при сохранении советской сферы влияния за счет сохранения существующих интеграционных организаций: Варшавского договора и Комекона. Запад считал сохранение союза стран советского блока с Советским Союзом справедливой ценой за "освобождение" этих государств в том, что касалось их политической системы. Такая позиция казалась вполне разумной с учетом стремления Запада сохранить европейскую стабильность, поддержав горбачевские реформы. Однако последовавший за этим распад Советского Союза дал им хороший шанс навсегда забыть об этой переходной сделке.

Этот консенсус сверхдержав, как ни парадоксально, открыл странам региона путь к тому, чтобы сыграть историческую роль в процессе перехода. Успешные демократические преобразования в регионе - несмотря на массовые движения в некоторых странах - стали результатом внешних условий, включая благоприятное развитие отношений между Востоком и Западом и, прежде всего, неизбежный, но еще не видимый распад Советского Союза. В борьбе за независимость, начиная с июня 1990 года, заметную роль играло в основном венгерское и чехословацкое руководство, к которому в августе присоединились поляки, окончательно добившиеся своих целей к началу 1991 года, когда советское руководство, придавленное все более хаотичной внутренней ситуацией в СССР, в конце концов уступило давлению. Так к 1 апреля прекратила свое существование военная структура ЗП, а к концу июня - началу июля 1991 года почти одновременно были распущены и Коминтерн, и Варшавский договор. Это был конец советского блока, что также означало коллективный выход из советской сферы влияния для стран Восточно-Центральной Европы.

Глава 1. Зарождающаяся холодная война

 

Восточно-Центральная Европа и истоки холодной войны

 

Десятилетия после Второй мировой войны неопровержимо доказали, что послевоенный раздел Европы, определенный Советским Союзом и Соединенными Штатами в 1945 году, привел к тому, что страны Восточно-Центральной Европы оказались в советской сфере влияния без каких-либо шансов на изменение вплоть до окончательного краха коммунистических режимов в конце 1980-х годов. Сверхдержавы, которые вместе управляли биполярной международной системой, считали соглашение в Европе краеугольным камнем отношений между Востоком и Западом на протяжении всей холодной войны. По этой причине стоит вкратце рассказать о том, как советская сфера влияния развивалась, укоренялась и в конце концов поглотила Венгрию и другие страны региона.

В течение