Кроме того, Октавиан взялся за ревизию своего положения в государстве. Между 28 и 27 гг. до н. э. он объявил о прекращении временных конституционных мер периода гражданской войны, отказавшись от неограниченной власти над каждой провинцией и каждой армией, а также от возможности держать в руках политические институты города{32}. Позже он заявит, что таким образом восстановил республику; и в самом деле, как будто наблюдалось до некоторой степени возвращение к институтам и видимость республиканской политики; проводились выборы на прежние должности магистратов, и сенат мог снова заседать без явных угроз применения военной силы.

В реальности, однако, Октавиан не поступался властью, а, скорее, реконструировал свое единовластие, придавая ему более устойчивую форму – отказываясь от исключительных и неконституционных командных функций в пользу широкого набора почестей, титулов и рычагов влияния, как официальных, так и неофициальных, дававших ему максимальные легитимные полномочия в мирное время.

Сенат согласился, что под контролем Октавиана останутся несколько «императорских провинций» и размещенные там войска. Союзники Октавиана доказывали в сенате, что эти провинции, включая Египет, Галлию, Испанию и Сирию, труднее в управлении и нуждаются в руководстве, которое может обеспечить только Октавиан{33}. Эти нестабильные пограничные провинции требовали большего количества войск для их обороны, поэтому, сохраняя власть над провинциями, Октавиан сохранял также контроль над большинством римских легионов.

16 января 27 г. до н. э. сенат сделал Октавиана princeps senatus – «главой сената» и наделил его почетным именем, под которым он отныне будет известен – Август[11]. Затем, когда Август прекратил занимать консульские должности, в 23 г. до н. э., сенат пожаловал ему tribunicia potestas («полномочия трибуна») и imperium maius («высшую власть»){34}. Эти новые полномочия дали ему соответственно право вводить или налагать вето на законы и командовать любой армией в любой провинции либо в одностороннем порядке отменять указы любого другого магистрата. Эти чрезвычайные полномочия должны были сохраняться пожизненно, будучи связанными не с временной и передающейся должностью, а с одним человеком. Принципат установился всерьез и надолго.

Затем последовали новые почести: в 12 г. до н. э. Август стал pontifex maximus, верховным жрецом римской государственной религии, а во 2 г. до н. э. получил титул Pater Patriae – «Отец Отечества».

С республиканской мечтой о разделении властей было покончено. Однако за наделение Августа всеми этими постами и почестями официально проголосовал сенат, якобы по собственной инициативе. Некоторые среди римских патрициев шептались, что заключили сделку с дьяволом. Они, конечно, получили стабильность, но какой ценой? Что бы подумали их предки, изгнавшие римских царей, увидев их теперь в подчинении у монархии, пусть она так и не называлась? Но если среди политической элиты были люди, которые именно так и думали, в большинстве были другие – прагматичные или, наверное, сбитые с толку, – которые так не считали.

К 27 г. до н. э. римская аристократия устала. Она пережила полвека периодических гражданских войн; знатным родам грозило истребление, их состояния были конфискованы или потеряны в борьбе за господство или выживание. Она заслужила передышку, немного роскоши и возвращения, хотя бы номинального, к предсказуемой иерархии власти магистратов, которая всегда обеспечивала ей постоянный приток уважения в обществе. Некоторые представители знатных римских семей также прикинули, что правящая династия может обеспечить им определенные преимущества. Умение угодить правителю быстрее вело к престижной должности (пусть сколь угодно далекой от реальной власти), чем вербовка сторонников среди неотесанных простолюдинов, и оба деда Мессалины получат консульство через связи с Августом[12]. Семьям, подобным семье Мессалины, тоже не понадобилось много времени и на то, чтобы понять, что династическая политика может обеспечить новые пути к власти; к моменту рождения Мессалины ее ветвь, gens Valeria (рода Валериев), уже была связана родством и свойством с домом Августа.

Выживание режима Августа зависело от сложной системы сделок и общепринятой лжи. Равновесие было теоретически неустойчивым и держалось на лицемерии, но оказалось при этом беспрецедентно эффективным. К тому времени, когда в 14 г. н. э. Август мирно скончался в своей постели в возрасте 76 лет, он находился в центре политической борьбы Рима на протяжении почти шестидесяти лет и более сорока из них был его единственным императором.

Смерть Августа высветила истинную природу его новой системы. Его разнообразные полномочия, тщательно выверенные за более чем полвека его правления, целиком перешли к его приемному наследнику, пасынку и бывшему зятю, Тиберию. При жизни Августа люди могли убеждать себя, что это личные привилегии одного исключительного человека; после плавного перехода власти к его наследнику трудно было отрицать, что новый порядок очень похож на монархию.

Говорят, что на смертном одре Август обратился к друзьям и спросил, хорошо ли он сыграл в комедии жизни{35}. Ответ был очевиден: Август исполнял роль главного героя как нельзя лучше. Более того, он сам создал и сцену, и декорации, и аудиторию. Рожденная примерно шесть лет спустя после кончины великого самодержца, Мессалина, как и все, кого она знала, все еще играли на Августовой сцене. Публично и приватно они занимали архитектурные пространства Августа, созданные в новых стилях, которые он популяризировал. Их жизнь была ограничена (или не ограничена) моральными рамками и социальными категориями, которые он обозначил, их судьбы переживали взлеты и падения внутри созданной им династической системы. К тому моменту, когда Мессалина повзрослела, актеры могли поменяться, но сцена и декорации оставались теми же.

III

Воспитание

Пусть же матрона, что рядом с тобой возлежит, не владеет

Стилем речей, энтимемы кудрявые не запускает

Средь закругленных словес и не все из истории знает,

Пусть не поймет и из книг кой-чего…

Ювенал. Сатиры, 6.448–451[13]

Родословная Мессалины была наивысшего качества, какое только мог предложить Рим. Наследие ее семьи – gens Valeria – восходило к самым ранним дням римской истории: Валерий Попликола был в числе тех, кто сверг монархию и основал республику после изнасилования Лукреции, и в 509 г. до н. э. стал одним из двух человек, избранных первыми консулами нового государства{36}.

С тех пор известность этого семейства не убывала. Родители Мессалины, Марк Валерий Мессалла Барбат и Домиция Лепида Младшая обладали огромными связями. Отцы обоих занимали должности консулов; их матери были сводными сестрами и обе были племянницами Августа по матери – Октавии, любимой и влиятельной сестры императора{37}. Благодаря своему происхождению родители Мессалины входили в высший круг общества при Августе: они были и представителями старой римской аристократии, и членами новой императорской семьи.

Мессалине никогда не позволяли забыть, что у нее древняя и славная родословная, которой она должна соответствовать. Комнаты, в которых она жила, были наполнены реликвиями и военными трофеями, а со стен атриума на нее каждое утро взирали imagines, образы ее предков. Эти реалистические восковые маски представителей рода, избранных на высокие посты, изготавливали при их жизни, и во время очередных похорон кого-либо из членов семьи надевались людьми, имитирующими давно почивших родственников, чтобы воссоздать длинные процессии (успешных) покойников. В остальное время их хранили, заботливо снабдив подписями с перечислениями достижений, в самой публичной части дома, чтобы напоминать жильцам и гостям о долгой и славной истории рода{38}.

Родовая идентичность вплеталась также в каждый слог имени юной римлянки. В отличие от мальчиков, девочки не получали преномена (praenomina), личного имени в нашем сегодняшнем понимании, им давали феминизированные варианты «фамилий» отца – его номен (nomen), а иногда и его когномен (cognomen), из которых первый указывал на его род, а второй на более конкретную ветвь семьи, к которой он принадлежал. Таким образом, дочь Марка Валерия Мессаллы Барбата в любом случае получала имя Валерия Мессалина[14]. Будь у нашей героини сестра, она бы тоже звалась Валерией Мессалиной, и все отличие