(если бы оно вообще было) заключалось бы в эпитете maior, если бы она была старше, или minor, если бы она была младше. То, что это станет кошмаром для историка, пытающегося проследить сюжеты о конкретных женщинах (например, порой очень трудно бывает отличить Домицию Лепиду, мать Мессалины, от ее старшей сестры Домиции Лепиды), не волновало римских родителей, которые вряд ли хотели, чтобы их дочери совершили нечто достаточно примечательное, чтобы попасть в анналы истории[15]. Хотя эти имена совершенно не помогали в идентификации отдельных женщин, они ясно и эффективно передавали одну идею: именно семья определяет статус и личность римлянки. И этого послания юная Мессалина не могла не уловить.

Несмотря на известность семьи Мессалины, ни один источник не счел нужным сохранить точную дату ее рождения. Это упущение было типичным: римские женщины, даже рожденные в самых знатных и выдающихся семьях, удостаивались упоминания в исторических хрониках лишь тогда, когда заключали политически значимый брак. Даты рождения римлянок обычно вычисляются путем вычитания из даты их брака тринадцати-четырнадцати лет – именно в этом возрасте традиционно римская девушка из элиты выходила замуж. В случае Мессалины эта формула дает дату рождения около 24 или 25 г. н. э.

К несчастью, отца Мессалины, по-видимому, к 23 г. н. э. не было в живых – обстоятельство, затрудняющее ее зачатие. Известно, что отец Мессаллы Барбата, Мессалла Аппиан, умер в начале своего консульства в 12 г. до н. э., что делает эту дату самой поздней из возможных для рождения его сына. Учитывая его связи с императорским домом, Мессалла Барбат должен был сам занять пост консула к 23 г. (когда ему было не менее тридцати пяти лет), и то, что этого не произошло, предполагает, что он уже умер{39}.

Эти обстоятельства подтверждаются тем фактом, что у Мессалины был сводный брат Фауст Сулла Феликс от второго брака ее матери. В 52 г. н. э. он был консулом, и это, учитывая, что разрешение занять консульскую должность он, скорее всего, получил пятью годами раньше, женившись на дочери императора Клавдия Антонии, указывает на дату рождения не позднее 23 г. н. э.{40}

Надо полагать, брак Мессалины с Клавдием в 38 г. н. э. был первым: учитывая одержимость хроникеров сексуальными и романтическими связями Мессалины, едва ли мог остаться неупомянутым предыдущий брак. Ближе к двадцати годам Мессалина была бы уже старовата для первого брака, поэтому, вероятно, датой ее рождения следует считать время незадолго до или даже вскоре после смерти ее отца и насколько возможно близкое ко второму браку ее матери и рождению ее сводного брата{41}. Если Домиция Лепида вторично вышла замуж и родила сына в первые годы 20-х гг. н. э., то рождение Мессалины приходится на начало нового десятилетия. Далее я исхожу из того, что 20 г. н. э. – «наилучшая гипотеза» для даты ее рождения.

Когда умер Мессалла Барбат, он оставил Лепиду молодой вдовой, а Мессалину без отца. Мать Мессалины – тогда, вероятно, двадцатилетняя, красивая, богатая и явно способная к деторождению – естественно, не теряя времени, снова вышла замуж{42}.

В качестве второго мужа она выбрала Фауста Корнелия Суллу, праправнука кровожадного диктатора Луция Корнелия Суллы, впервые давшего Риму вкусить самовластия в 80-х гг. до н. э. Мы мало что знаем о личности Фауста Суллы, и совсем ничего не известно о его отношениях с Мессалиной. И разводы, и внезапные смерти были так распространены в Риме, что семьи с детьми от разных браков не считались чем-то заслуживающим внимания. Кроме того, Фауст мог умереть, когда Мессалина была подростком – о нем ничего не слышно после его консульства в 31 г. н. э.

В начале 20-х гг. н. э. Домиция Лепида подарила мужу сына, а Мессалине единоутробного брата – Фауста Корнелия Суллу Феликса. Разница в возрасте Мессалины и ее брата была небольшой, и отношения у них, по-видимому, были хорошие. Когда в 46 или 47 г. н. э. Мессалина женила Фауста Суллу Феликса на своей падчерице Клавдии Антонии, это был жест почета и доверия{43}.

Теперь у Домиции Лепиды было на руках двое маленьких детей – хотя вряд ли она нянчила их сама; Мессалину и ее брата в ранние, самые уязвимые годы их жизни, вероятно, воспитывали кормилицы. Отношения между детьми и няньками бывали близкими и могли сохраняться на всю жизнь, но такая практика могла также мешать привязанности детей к матери. В своем рассказе о смерти Мессалины Тацит мимоходом отмечает, что рядом с ней была Домиция Лепида, хотя она «не ладила с дочерью, пока та была в силе»{44}. Разрыв отношений мог произойти в начале царствования Мессалины – вероятно, из-за убийства Аппия Силана, третьего мужа Домиции Лепиды (о чем еще будет сказано), – но семена его, возможно, были посеяны еще раньше.

Тацит (не будучи поклонником ее дочери и вообще неблагосклонный по отношению к женщинам из императорской семьи) характеризует Домицию Лепиду как «распутную, запятнанную дурной славой, необузданную» женщину, столь же привыкшую к пороку, сколь облагодетельствованную судьбой{45}. Когда Мессалина вырастет и выйдет замуж, Домиции Лепиде временно поручат опеку над ее племянником, будущим императором Нероном. Говорят, она избаловала мальчика донельзя, осыпая его «ласками и щедротами»{46}. В истории не упоминается, применяла ли она аналогичный подход при воспитании Мессалины.

Пусть у матери Мессалины был трудный характер, она, по крайней мере, была сказочно богата. Домиция Лепида лично владела обширными поместьями в окрестностях города Фунди, расположенного на Аппиевой дороге на полпути от Рима до юга Италии, а также в Калабрии, прямо на мыске итальянского «сапога». Влажные и защищенные фундские равнины наполняли погреба цекубским вином – это крепкое полнотелое вино длительной выдержки многие знатоки считали лучшим в Италии; плодородная почва калабрийских владений давала обильные урожаи цитрусовых и оливок{47}. Домиция Лепида выжимала каждую каплю из этого природного изобилия; после смерти дочери ее обвинят в том, что не обеспечила надлежащий надзор за огромными толпами сельскохозяйственных рабов, трудившихся в ее калабрийских владениях{48}. Ее инвестиции были разнообразны; она владела землями подле гавани в Путеолах – большом торговом порту Неаполитанского залива. Их она сдавала инвестору для постройки складов под аренду, чтобы получать прибыли как с прибывающего груза александрийского вина, так и с вывозимого сладкого помпейского вина{49}.

Маленькая Мессалина была ребенком, чье финансовое будущее было надежно защищено недвижимостью. Фауст и Домиция Лепида наверняка держали дом на одном из фешенебельных холмов Рима. Здесь богатые люди жили выше Форума с его торговой суетой и постоянными строительными работами, вдали от нездоровых испарений трущоб Субуры, располагавшихся в сырой низине между южным склоном Виминала и западным склоном Эсквилина.

За высокими стенами без окон и тяжелыми дверями, которые были в городе необходимостью, просторный атриум, украшенный мозаиками из цветного мрамора и увешанный изображениями прославленных предков, принимал гостей и политических союзников семьи, деловых агентов и старых компаньонов, дожидавшихся, пока их проведут в набитый свитками кабинет Фауста Суллы либо в какой-нибудь грандиозный зал или галерею для приемов. Если им везло, они могли пройти через анфиладу тенистых, хорошо политых дворов и пообщаться в неформальной обстановке за обедом. Великолепные и пышные, городские дома римской знати были при этом предназначены для negotium – дел, связанных с политикой и сохранением имущества. Витрувий, успешный архитектор I в., написавший архитектурный трактат, который сохраняет значение и поныне, напоминает своему читателю, что в домах знатных людей,

которые, занимая почетные и государственные должности, должны оказывать услуги гражданам, следует делать царственные вестибулы, высокие атриумы и обширнейшие перистили, сады и аллеи, разбитые с подобающим великолепием; кроме того, их библиотеки, картинные галереи и базилики должны сооружаться с пышностью, не уступающей общественным постройкам, потому что в их домах часто происходят и государственные совещания, и частные суды и разбирательства{50}.

В сельской местности, вдали от политической суеты, свободный от требований клиентов[16], аристократ мог позволить себе немного