— …ищи меня в некотором царстве, в некотором государстве, устарца Серафима, — вновь докончил фразу Бесиков, так скучно кивая, словноисторию Алексееву слушал с превеликим трудом.

— Ну да, вроде того. И даже начала собирать вещички! —воскликнул Алексей испуганно, словно бы вновь переживая те мгновения, когдавдруг осознал: никогда в жизни не справиться ему с имением без тетушки!

Она все успевала, все видела разом, все про всех знала, всехумела держать в ежовых рукавицах, так что даже самый ленивый из крепостных,застарелый бобыль Тишка, которого никак не удавалось свести с пожилой девкойВасилисой — и жениться-то ему лень было! — ходил у нее по струночке и оброкисправно платил, и недоимок по его вине за хозяйством не числилось.

Да у Алексея все работники поразбредутся: они ведь егодружки-приятели с детства, не видят в нем барина — хозяина!

Как бы он ни чванился, все же что не обойтись без тетушкинасовета и твердой руки.

— Но все-таки, пусть и не сразу, мы поладили. Я отступилсяот решения быть помещиком. Снова предоставил тетушке полную власть в имении.Она же скрепя сердце согласилась отпустить меня в столицу…

— Скрепя сердце! — громко повторил Бесиков, воздев указательныйпалец.

— Слыхали, господа?

“Господа”, в лице Варламова и Дзюганова, враз значительнокивнули.

— …к дядюшке Петру Александровичу, — докончил Алексей.

— И вот он я тут.

— Туточки, — подхватил неугомонный Бесиков.

— И что же вы сделали первым делом, прибывши в севернуюстолицу?

Зачем дядюшку придушили? Нехорошо, молодой человек! Чем онвам не угодил, что вы тотчас по приезде подушками его завалили, спящего, доступвоздуху прекратив в пути дыхательные?

— Да еще небось сами сверху налегли всей тяжестью младойплоти?

Ай-яй-яй! Неужто господин Талызин встретил вас неприветливо?

Неужто не стал скрывать, что начисто позабыл о приглашении,сделанном чуть не два года назад, да и вообще — приглашал вас только в шутку,желая сделать милый реверанс, оказать знак внимания, как это принято межвоспитанными людьми, но на самом деле вовсе не имел намерений вешать себе нашею деревенского увальня, от которого даже родная тетка готова была избавитьсялюбой ценой?

Алексей вытаращил глаза.

Этот Бесиков был истинный бесов сын. Все в его устахполучало некий извращенный смысл, чудилось, он на мир смотрел, нелепоискорячась, промеж ног своих, как поступают деревенские суеверы, желая увидетьдомового.

Домового?

Алексей аж задохнулся от внезапной догадки.

Тот скрип двери и падение тяжелого стула… Он-то, дурень,начал подозревать батюшку— домового, а выходило, что пока Алексей в недоумениишастал по дому, здесь же находился и убийца Талызина, который только что расправилсясо своей жертвой и пытался скрыться незамеченным!

Мертвый, удавленный дядюшка, конечно же, лежал в своейспальне, в алькове, надежно скрытый задернутыми занавесями. Алексейпосовестился туда заглядывать, а загляни — увидал бы труп, смекнул, что делонеладно, поднял бы тревогу и сейчас не стоял бы пень пнем перед этим…Бесиковым…

А впрочем, еще неизвестно, как дело повернулось бы, загляниАлексей в альков. Может быть, убийца тотчас же на него набросился бы.Наверняка!

Вообще странно, что он не покусился на жизнь Алексея. И ктознает, может быть, непременно покусился бы, когда б не появилась она. Выходило,

что она спасла жизнь Алексею, а не только…

Он ощутил, как вся кровь при этом воспоминании встрепенуласьи прихлынула к лицу. Конечно, он самым постыдным образом покраснел, конечно,это не могло остаться не замеченным Бесиковым и, конечно, получило в еготолковании новый, противный правде смысл.

— Что? — Глаза-буравчики так и ввинчивались в Алексея.

— Что вы вспомнили? Говорите! Ну!

Но не сомневайтесь: в крепости из вас рано или поздно, такили иначе выбьют признание в содеянном, однако собственное раскаяние крепкооблегчит вашу участь. Но имейте в виду: чем дольше вы будете запираться, тембольшие беды и неприятности навлечете на свою голову. Лично у меня нет никакихсомнений ни в виновности вашей, ни в мотивах свершенного вами злодейства.

—А коли вы такой умный, что сами все наперед знаете, такчего надо мной измываетесь? — зло перебил Алексей.

— Чего допросами мучаете? Отправьте в крепость — и дело сконцом!

Ничего, на вас свет клином не сошелся. Небось и в узилищесыщется человек спокойный, понимающий, он не станет торопиться возводить ложныеобвинения на юношу, который ни сном ни духом…

— Кстати, о сне!

— Ну можете ли вы представить себе злодея, который задушилбы родного дядюшку, как, по вашему уверению, это сделал я, а потом непозаботился унести ноги, а улегся спать на диванчике в его кабинете.

— Уж, казалось, можно было бы предвидеть, что обвинения нанего падут! По крайности, позаботился бы о каких-то доказательствах своейневиновности. Мог бы представить дело так, будто дядюшку удар хватил, ну, этот,а-по-плек-си-ческий, что ли, — вспомнил Алексей недавно услышанное от того жеБесикова словечко, — ну, вроде бы покойный своей смертью упокоился.

Можно было хоть подушки убрать от лица…

— А вы! почем знаете, что лицо его было закрыто подушками,коли, как уверяете, не имеете к делу никакого касательства? — с неожиданнымпроворством, опередив даже проныру Бесикова, подскочил со стула Варламов,приблизив свое толстощекое лицо к лицу Алексея, вдобавок грозная тень Дзюганована него надвинулась, и Бесиков, конечно, в стороне не остался, и Алексейпочувствовал себя так, словно это его, а не бедного дядюшку задавили,“доступ воздухупрекратив в пути дыхательные”.

— Позвольте! — пискнул он. — Откуда я знал? Так ведь вы жесами мне об том сказали!

— Вот уж нет! — Бесиков даже ладонь вперед выставил.

— Я сказал лишь, что его завалили подушками, умертвив такимобразом, однако вполне могло статься, что затем убийцы убрали орудия убийстваот лица жертвы. Вы же, молодой человек, себя выдали, в точности описав, каквыглядел труп, когда он был обнаружен камердинером покойного, ФеоктистомСеливерстовым.

— Вот те на! — изумился Алексей. — Никакого СеливерстаФеоктистова…