Однако кампания следующего года не была благоприятна длярусского оружия, и причиной сего стал именно наш черноглазый кавалер, который могбыть хорошим исполнителем чужих приказов, однако принимать самостоятельныебоевые решения оказался не способен.

Его подчиненные не могли понять его приказов, не виделисмысла в его действиях. Литта был уволен от русской службы “впредь довостребования”, что означало дипломатичное “навсегда”.

Прекратив боевую деятельность, он обратился к занятиям болеемирным: сделался ходатаем по делам своего ордена, который изо всех сил желалнайти покровительство в России, чтобы возместить свои потери в других странах.

Папским нунцием в Петербурге в то время был брат Литты,Лоренцо, а то, что наследник русского престола самозабвенно увлечен игрой врыцарей, открывало перед госпитальерами перспективы поистине баснословные.

В этом братстве, как и во многих других тайных обществах,огромное значение придавалось внешним обрядам, и детская душа Павла тянулась ких эффектности и внешнему блеску так же сильно, как тянулась она к парадам,артикулам и воинской муштре.

Поэтому в тот жаркий июньский день, когда Екатерина радостноубедилась, что нелюбимый сын снова заигрался в свои гатчинские игрушки, он былзанят отнюдь не ими.

В Гатчине чествовали святого Иоанна Крестителя — покровителяМальтийского ордена — и принимали в ряды госпитальеров капитан — поручикарусской армии Петра Талызина.

— Дядюшка, говорите? — повторил Бесиков с таким ехиднымподжатием губ, что Алексею мгновенно сделалось ясно: ни единому его словусмуглявый дознаватель не верит, поэтому нечего и пытаться что-то говорить.

Однако бедняга все еще не оставил надежды развеять витавшеенад ним ужасно подозрение:

— Дядюшка! Троюродный! Пётр Александрович был кузеномтетушки Марьи Пантелеевны Талызиной, а также матушки моей, покойной АнныПантелеевны Улановой, в девичестве Талызиной тож.

—Давно ли вы виделись с генералом?

— Никогда! — истово замотал головой Алексей. — Не имел честитакой.

Письмо его, о запрошлый год пришедшее, в коем он приглашалменя в Санкт — Петербург, обещал оказать при надобности протекцию и дажепредставить ко двору, — это письмо, да, я читал.

— В позапрошлом году звал в гости? А что ж вы столь долгособирались принять приглашение?

— Тетушка не пускала. В ту пору мне едва семнадцатьсравнялось, вот она и говорила, не дорос, мол, я еще до столичного житья.Тут-де, в столице, вертеп разврата на каждом углу, всяк норовит ближнего своегооблапошить да под монастырь подвести, ну так я первым среди них и буду, —признался Алексей с тем простодушием, которое всегда было его первейшимкачеством.

— Тетушка ваша, вижу, мудрая дама, — хмыкнул развалившийсяна стуле Варламов, поднося ко рту трубочку.

Могучий Дзюганов тотчас подал ему огоньку и Алексей быстроуставился на Бесикова. Не, потому что тот казался ему столь уж симпатичным,скорее наоборот! Он предпочитал смотреть на Бесикова, поскольку багровая рожаДзюганова с ее непропорционально большим лбом, крохотными, глубоко упрятаннымиглазками и бородавкою на щеке внушала истинный страх.

— Да уж, — кивнул Бесиков приятелю и вновь вонзил в Алексеясвои буравчатые глазки.

— Отчего ж нынче намерения многоуважаемой Марьи Пантелеевныстоль разительно переменились, что она решилась —таки отпустить вас в здешниевертепы?

— Так ведь я наследство получил — сообщил Алексей со всейвозможной искренностью

— Наследство? Какое же это наследство?

— После батюшкиной кончины я сделался обладателем Васильковс прилегающими землями, а также трехсот душ народу.

— Не бог весть что, но у иных и этого не имеется, —одобрительно кивнул Варламов, но Бесиков нахмурился:

— Не постигаю связи…

— Ну как же? — заторопился объяснить Алексей.

— Покуда был живой батюшка, всем у нас в доме и в деревнезаправляла тетушка. Батюшка был человек тихий, болезненный, ну, тетушке ипришлось волей-неволей взвалить на себя все хлопоты.

Она меня и дорастила, образование мне дала, потому что саманекоторое время вместе с моей матушкой обучалась у лучших учителейнижегородских, и языки до сих пор знает изрядно, и на музыках играет, наклавикордах и мандолине.

Дедушка мой, покуда состояние не спустил, был богач, надочерей ничего не жалел. Они когда-то первыми невестами в Нижнем слыли.Потом-то, когда дедушка проигрался в дым-прах, еле смог пристроить маменьку заВасильковского помещика Уланова, вдовца, бывшего ее на двадцать годков старше.

Ну, а Марье Пантелеевне так и не сыскалось партии: не идтиже, в самом деле, столбовой дворянке за купчика какого-нибудь! Матушка померла,рожая меня, так что тетушке пришлось…

— …волей-неволей взвалить на себя все хлопоты, — докончил занего фразу Бесиков со своей злоехидной усмешкою;

— Экая жалостная история! — покачал головою Варламов. — Аподай-ка ты мне, брат Дзюганов, еще огоньку, что-то гаснет трубочка, не быть лидождю?

— Извольте продолжать! — нетерпеливо махнул рукою Бесиков, иАлексей зачастил, словно отвечал урок:

— Марья Пантелеевна мне родная тетушка и вырастила меня,однако же не сказать, чтобы я всем доволен был, как хозяйство поставлено и домведется.

Вот и известил ее, когда батюшка отдал богу душу: отнынесам-де буду во все дела вникать, как положено законному владельцу имения.

В полевые работы, в разведение скота, в уплату податей. А наней останется дом и все огородные дела. Ах так, ответствовала тетушка, ну, втаком разе прощай, племянник Алешенька, завтра же я отъеду от тебя прочь.

Давно мечтала упокоить старость свою в монастыре, вот ипоеду в Дивеево, там, сказывают, объявился святой старец Серафим, при немобщина сестер, у них и стану искать себе пристанища.

— Ты что, говорю, тетушка, никак с печки упали, какой старецСерафим? А я как же? А огород? А всякие хлопоты?

— Либо полон дом, либо корень вон! — воскликнула тетушка.

— Либо я останусь полновластною хозяйкою в Васильках, что вдоме, что в деревне, либо…