class="p1">Степан Поздняков, подчиняясь чьему-то неведомому разуму, бессмысленным взглядом смотрел в спину «врага».

Его спина перед тобой! — шелестел внутренний голос. Он был чужим. Не своим. Не родным. Странная и непонятная нега овладела полярником. Он подчинялся. Им руководил чей-то голос. Не из этого мира. Не из этой природы.

Вонзи нож в спину. Убей! Это враг! Их останется двое, а ты станешь хозяином. Хозяином тундры.

Степан осторожно поднялся, слушая чужеродный разум.

Ты станешь властелином всего Заполярья. Мы будем вдвоем…

Сошедший с ума безумец, помешавшийся от шока, шагнул через спальные мешки. Тихо отодвинул полог брезента. Тихо, крадучись, вышел наружу. Вышел и…

Вшу-ууххх… — пронеслось в воспаленном мозгу. Темнота отступила. Он стал видеть как зверь. Человеческий глаз приобрел способность животных различать предметы в темноте.

Семен сидел спиной к выходу. Что-то смотрел в блокноте. Ружье зажато между колен. Потрескивал огонь.

Степан Поздняков притаился сзади. Прежде чем нанести удар, оглядел сумрак. И, о боже! Увидел! Увидел зрачки в темноте. Глаза вожака! Они источали повеление:

УБЕЙ!

Убей прямо здесь! Прямо сейчас!

Повинуясь гипнозу бывший нефтяник, а ныне безумец, словно лунатик шагнул, взмахнул острым лезвием. Со всей мочи всадил нож по самую рукоятку. Всадил и зажал рот рукой. Выдернул нож и всадил еще…

И еще…

И еще…

Послышался сдавленный стон. Тело Семена сразу обмякло. Бывший полярник тупо уставился на оседающий труп. Откуда он знал, куда именно всаживать нож? Откуда возник навык? Кто подсказал? Кто надоумил?

— М-мм… — сквозь зажатый перчаткой рот исторгнулся последний стон Семена. — М-мм…

И тело окончательно обвисло в руках убийцы.

Хищно блеснув глазами, Степан Поздняков, или то существо, в которое он превратился, с вожделением впился взглядом в пульсирующую ещё артерию.

Три секунды…

Две…

Одна…

Артерия замерла.

Степан издал тихий стон разочарования. Подняв полный безумия взгляд, всмотрелся в темноту в поисках глаз вожака. Как бы спрашивал: «Что делать дальше?»

Зрачки мутанта-волка в темноте сверкнули алчным кровавым огнем. Потом отступили.

Не-ет! — возопило больное сознание. — Не исчезай! Не уходи! Я сделал все, как ты велел. Я убил, я вонзил нож! Можно мне впиться в артерию? Можно мне крови?

Глаза вожака постепенно растворялись во тьме. Огромный силуэт черного волка отступал назад, исчезая в потемках. Там — сугробы. Там стая. Там тундра.

Голос шелеста утих. Степан больше не слышал его. Он сделал то, что ему внушил чей-то чужеродный разум. Убил. Теперь разум пропал. Дело сделано.

И только тут, внезапно придя в себя, Степан Поздняков тупым взглядом уставился на труп. Он все еще держал обмякшее тело на весу. Взглянул, опомнился и… выронил. Тело Семена упало на снег.

— О-о… хры-ыыы… — исторгнулся хрип. — Что… что я на… наделал?

Степан отпрянул в ужасе, едва не заорав во всю глотку. Потрескивал мирно костер. Два друга под навесом брезента спали, уплыв куда-то грезами, провалившись в беспамятный сон. Их укачало тепло внутри. Они так и не услышали стона Семена. Не проснулись. В Арктике тяжело просыпаться от сна, когда вокруг тебя лютый холод с пургой.

Придя в ужас от убийства, совершенного секунду назад, Степан Поздняков не знал теперь, какая кара ожидает его, когда оба проснутся. Ведь уже не волки убили товарища, а сам — он сам, своими руками всадил нож тому в спину! В спину того, кто был с ним в момент катастрофы. Того, кто несколько дней помогал всем, чем мог. Того, кого отчего-то считал своим лютым врагом.

Степан Поздняков теперь сам стал врагом для полярников.

Пятясь назад, он окончательно потерял рассудок от страха. Перепугался возмездия. Приступ шока сковал тело. Бестолковым взглядом взирал на Семена. Тот начинал коченеть. Семен, казалось, улыбался в момент удара ножом. Ему вспоминалась семья, родной дом. Он должен был вернуться к семье. Но какой-то безумец, подвергшись непонятному воздействию, оборвал его жизнь.

— О-ох… — повторил в пустоту Поздняков. Сомнений быть не могло. Когда проснутся те двое, они сразу поймут, чьих рук это дело. Нож по-прежнему торчал из спины.

Повинуясь чьему-то рассудку, почти машинально, не помня себя, бывший нефтяник вырвал замерзающий нож. Мороз уже сковал края раны. Кровь замерзла сосульками. Бросив взгляд на навес, под которым спали два оставшихся друга, он захватил и шахтерский фонарь.

— Мне пригодится, — стал исступленно шептать сам себе. — Все пригодится. Я уйду. А вы оставайтесь, паскуды. Меня ждет мой Хозяин.

Связывая в узел остатки провизии, безумец уже не замечал, что называет вожака волков Хозяином. Тот требовал шелестящим омерзительным голосом внутри сознания:

Вшу-ууххх…

Покинь этот лагерь! Покинь! Иначе они подвергнут тебя самосуду. Теперь ты для них враг.

Поздняков сквозь проблески рассудка понимал, что иначе и быть не могло. Проснувшись, они увидят рану на спине. И поймут. Все поймут.

Кидая последние банки консервов в узел, он как бы спросил сам себя, и в то же время Хозяина:

— Куда мне идти? Я подчиняюсь тебе!

И внутри получал шелестящим голосом ответ на вопрос:

Иди на цвет моих глаз. Увидишь их в темноте.

— Куда в темноте?

Иди туда, где они будут светиться красным огнем. Ты найдешь.

Бросив полный безумия взгляд на навес, Степан Поздняков пожалел, что не может всадить нож и тому юному бурильщику, кто бесил его всю дорогу. От Семена он избавился. Начальник группы был к нему добр. А малец постоянно донимал своим отношением к новичку в их команде. Следил. Подозревал, что что-то с ним, со Степаном, не так.

Забыв о винтовке, примерзшей к ногам убитой им жертвы, бывший нефтяник шагнул под навес, расправиться с юным полярником. Но был остановлен отвратительным голосом, прошелестевшим внутри:

Вшу-уухх…

Не трогай. Оставь его нам. Его и начальника.

Подобно запрограммированной кукле, он вернулся назад. Животный рефлекс пересилил человеческий разум. Степан был уже наполовину зверем. Он подчинялся инстинкту.

Иди к нам. Теперь ты наш собрат. Среди нас тебе будет спокойно.

Взвалив на плечо узел брезента, ходячий бездушный манекен шагнул в темноту.

Шагнул и…

Пропал. Растворился во тьме.

Его манил голос.

Ружье так и осталось лежать между окоченевших ног Семена, помощника бригадира Строева.

…А когда Валька проснулся от непонятной тревоги, он сразу почувствовал: что-то случилось.

Пар вырывался из носа. Навес продувался. Тепло от костра отчего-то не грело. О, как не хотелось разжимать теплые веки! Как снова клонило ко сну! Как не хотелось покидать те сладкие грезы, что убаюкивали любого полярника в лютый мороз. Ты уже мог никогда не проснуться. Но требовал организм: нужно выйти наружу, сходить по нужде. Едва разжимая веки, он уже чувствовал холод внутри навеса.