class="p1">— Что за… черт, Сёма! Кхры-ыы… — прокашлялся он. — Ты что, забыл про костер?

Повернул голову. В проеме брезента торчали чьи-то, засыпанные снегом ноги. Моргая от конденсата влаги в мешке, Валька спросонья уставился на унты. И тут же узнал их.

— О, ма-ма-а… — вырвался крик.

Строев дернулся в глубоком сне. Заворочался. Высунул нос из мешка. Едва разлепил опухшие веки.

— Чего ты?

— Там… там ноги Семена! — еще не совсем понимая всего ужаса, запнулся Валька.

Спустя три секунды они уже бросились к навесу. Тело их друга лежало окоченевшей ледышкой.

И тут Валька, теряя контроль над собой, дико, безудержно заорал. Темнота откликнулась ему зловещим дыханием ночи.

А где-то там, в черноте, блеснули и хищно растворились два кроваво-красных зрачка. Силуэт вожака стаи отступил в пустоту. Там и пропал.

Вадим Андреевич Строев успел только на миг уловить этот взгляд.

Взгляд безусловного разума.

Глава 5. Степан Поздняков

Наше время.

67-й градус Северной широты.

Седьмой день в снегах вечной мерзлоты.

У них оставалось девять патронов. После исчезновения Степана двое полярников упокоили друга во льдах Заполярья. Они уже знали. Знали, судя по ранам, что Семен стал жертвой убийства. Не волков, а их члена команды. Потом он исчез. Прихватил самое важное из амуниции, и просто исчез. Следы уводили к далеким сугробам. Там и терялись в снегах. Преследовать безумца они не стали. Там волки. Там смерть. Если он в одиночку отважился идти ей навстречу, то это его несомненное право.

А Степан все дальше и дальше удалялся от лагеря. Узел брезента давил плечи, мешал ступать снегоступам, проваливаясь по колена, но бывший нефтяник упорно шел вперед. Его влек чей-то голос, чей-то неведомый разум. Влек, приглашал и настойчиво звал:

Ты будешь среди своих собратьев. Отныне мы вместе. Ты и я — мы Хозяева тундры.

Степан Поздняков шел на этот внутренний голос, не сознавая, что сам является причиной его. Разумеется, никто и ничто не могло его звать со стороны: голос — мерзкий и отвратительный, переходящий в шелест — был просто его больным воображением. Он возникал в голове ниоткуда и пропадал никуда. Лишь омерзительный шорох оставался в сознании: Вшу-уухх…

И, подчиняясь больному рассудку, он брел навстречу своей судьбе. Почему он убил Семена? Почему напал? Почему, наконец, не остался в команде?

Останавливался, проваливаясь в снег под тяжестью груза. Задавал вопросы себе, и сам отвечал, уже в голос:

— А потому, что он был враг. Этот Семен и этот мальчишка. Они были враги для меня.

Вытирал рот рукавицей. Оглядывался назад. Среди черных сугробов едва мерцали два огонька. Это были костры, которые могли с минуты на минуту угаснуть. Поддерживать огонь стало некому, а двое полярников — старший и младший — спали в мешках, провалившись в теплые сладкие грезы.

Светила луна. Он шел наугад. Мысли лихорадочно сменяли друг друга. Он разговаривал:

— И почему я забыл взять ружье? Нож прихватил, ракетницы тоже. А ружье взять забыл?

И тотчас сам себе отвечал:

— Оно валялось у трупа. И страшно было взять его в руки. И надо было собрать остальные вещи. Меня ждут. Меня желают видеть. Где-то там. Впереди!

Набухшими веками он прикрывал от мороза глаза. Потом открывал — и глядел и глядел. Замирал, прищуриваясь. Один раз показалось, где-то там, за сугробами, метнулась чья-то огромная тень. Два красных зрачка следили за ним. Потом они скрылись во тьме. Растворились, пропали.

— Эй! — поминутно он звал пустоту.

Луна, казалось, смеялась над ним, выстилая серебристую дорожку своим загадочным светом. Путеводная нить Ариадны. Он шел по этому лучу лунного света — без компаса, лишь по наитию.

— Эй! — кричал его голос. — Ты манил меня, и вот я здесь. Покажись, мой Хозяин!

Громадная черная тень отступала в снега. Он снова кричал. Останавливался, с опаской ожидая: кто его встретит?

Два раза ему показался на слух тот самый шелест:

Вшу-ууххх…

Но никто уже не манил его в темноте. Оглянулся на лагерь. Две точки, мерцающие еще сто шагов назад, теперь окончательно пропали из виду. Погони не было. Его никто не преследовал. Он остался один посреди бескрайней тундры вековых безмолвных снегов.

— А-ауу-аа… — завыл он совсем как по-волчьи.

И тут же озарился догадкой: а эти волки-то, что преследуют нас — они-то совсем и не воют!

Потом мысленно сам себе же:

А волки ли они вообще?

Сделал привал. От лагеря теперь его отделяло два километра, не меньше. Именно столько он смог пройти с грузом. Под светом луны развязал узел. От некоторых предметов, что бросал впопыхах, необходимо избавиться. Уж больно тяжелая ноша.

Стал проверять, бормоча под нос:

— Это нам пригодится, — откладывал в сторону две ракетницы.

Разделял, оставляя в узле то, что еще представляло ценность: галеты, две банки консервов, фляга со спиртом — самое ценное, что смог не забыть захватить. Ценнее могло быть только ружье. Но он его как раз и забыл.

Глотнув два раза обжигающей жидкости, тут же заел снегом. Обожгло еще больше.

— Кхры-ыы… твою мать! — закашлялся.

Вытер рот рукавицей. В груди потеплело.

Все ненужное, что бросал в дикой спешке после убийства, оставил в снегу. Котелок прихватил. Рассовал по карманам ракетницы, спички, фонарь. Галеты с консервами связал теперь в маленький узел. Забросил на плечи. Оставил себе скатку брезента и два одеяла — на случай бурана. У тех в лагере оставались спальные мешки и навес. Плюс остатки тушенки, плюс бинокль, ружье, фонари и прочая мелочь. Сани им теперь тоже не пригодятся. Пойдут налегке. Пойдут…

Но, куда?

Облегчив узел, вновь огляделся. Там, в темноте, промелькнули две тени.

— Здесь я! — вырвался отчаянный крик. — Я пришел, как и звали!

Закашлялся. В голове прояснилось от спирта.

— Где ваш Хозяин? Он меня звал! Пусть меня встретят!

И сам поразился, что стал общаться с тенями.

— А-а, черт с вами, ублюдки! — отмахнулся рукой. — Не хотите встречать, сам представлюсь!

И, покачнувшись, шагнул в темень сугробов.

…Там его и видали.

* * *

Вожак стаи, черный волк огромных размеров, давно приметил человека с узлом. Два десятка волков, помельче размерами, ожидали команды наброситься, разорвать, обглодать забредшую к ним жертву. Но вожак не спешил, как будто догадывался, что этот гость может ему пригодиться. А вот для чего — время покажет. Так, собственно, и вышло. Когда путник с узлом, пошатываясь, в пьяном угаре ступил в круг поляны, вытоптанной лапами, вожак отступил в темноту. По кругу сидели и лежали его младшие сородичи, алчными взглядами приветствуя гостя. Тот скинул узел.