дороги, - сказал Богдо, - одна - Кяхтинский тракт, ведущий на север, в Россию, другая - Калганская дорога на северо-восток, в Китай. Обе они одинаково усеяны костями лошадей, верб­людов, овец, быков и людей. По какой нам пойти?

- Надо идти по китайской дороге, - сказал Цэрен, - может быть, она не столь уж хороша сама по себе, но все-таки сулит какую-то определенность.

- Но китайцы потребуют отречения Богдо Гэгена как светско­го правителя Халхи. Халхи станет снова провинцией Китая, - ска­зал военный министр.

- Выбора нет, у китайцев в Урге 15 тысяч солдат, кроме того, красные вот-вот могут ворваться в Забайкалье, а оттуда к нам в Монголию. Китайцы защитят нашу желтую расу.

- Отправьте послание в Пекин Юань Ши Каю, - сказал Богдо, - передайте великому, имеющему десятитысячелетний возраст, что я был и есть его слуга.

9. Сцена

Мы с Гущиным, переодетые купцами, проникли в Ургу как раз в день отречения Богдо Гэгена. Китайские солдаты носились по ули­цам верхом или на платформах, запряженных мулами. Въезжая в толпу, они небрежно били прохожих ременными кнутами.

- Китай всегда Китай, Он сожрал нас, - говорили монголы, - скоро земля наша будет вспахана и скот убит. По всему городу бродили китайские пехотные офицеры, горла­ня куплеты.

- Пойдем на Заходыр - центральный базар, - шепнул мне Гу­щин.

- Сюда отовсюду приходит информация о важных событиях. Тут узнают и знают больше, чем в резиденции наместника и во дворце Богдо.

На базаре у молитвенных столбов сидел старик. Гущин спро­сил его что-то по-китайски, и они ловко обменялись шапками.

- Пойдем на Площадь поклонения, - сказал Гущин, - там со­стоится отречение Богдо Гэгена.

Площадь поклонения была полна народу, в окружении свиты подъехал маленький китайский генерал.

- Дзень Сюй, - заговорили вокруг, - генерал Сюй.

- Дзень Сюй - по-китайски значит генерал, - сказал Гущин.

- Это генерал Сюй, маленький Сюй, так его зовут.

У дворца Богдо Гэгена выставили украшенный белыми лотоса­ми портрет китайского императора Юань Ши Кая. Вскоре вышел Богдо Гэген, поддерживаемый двумя мальчиками. Он поклонился портрету и сказал Сюю:

- Как первый монах буддийской церкви прошу душевно вер­нуть нас Китаю.

- Святого заставляют поклоняться портрету китайского импе­ратора, - шепнул какой-то лама рядом с нами. В больших каретах подъехали китайцы, в маленьких шапоч­ках, с серьгами в ушах.

- Это маньчжурские ростовщики, - шепнул какой-то монгол и вдруг громко выкрикнул:

- Этих господ надо убивать, таково мое мнение.

Несколько солдат бросились к кричавшему в группу, расталки­вая людей. Синий халат, крича, мелькнул и затерялся в толпе. Стра­жники, пробираясь, били по сторонам плетьми.

Начался парад китайских войск. Мы поспешили уйти. На одном из перекрестков на­чальник патруля бил по щекам монгольского дворянина. По мон­гольским дворам сновали китайские приказчики.

- Взимают старые долги, - шепнул Гущин.

Дорогу преградил караван верблюдов, в плетеных корзинах на спинах верблюдов сидели молодые девушки.

- Однако, какие красотки, - шепнул Гущин, - особенно краси­вы эрлизки, рожденные от китайца и монголки.

Китайцы, весело гогоча, начали вытаскивать девушек из кор­зин.

- Их привезли в китайский питейный дом, - сказал Гущин. - Ах, какие красотки, - и вдруг добавил, - может, рискнем?

- Что ты, Володя, - сказал я, - ведь если барон узнает, это верная смерть.

- Смерть и без того рядом с нами везде, - сказал Гущин. - Пойдем, Коля.

- Володя, мы нарушаем долг.

- О каком долге ты говоришь, Коля? Мы молоды, у нас долг перед собой и перед Богом - жить и быть счастливыми, а мы только и делаем, что приносим несчастье себе и другим. В нас Божий дух счастья, - повторил он.

Надо сказать, на базаре мы выпили немного китайской рисо­вой водки. Это возбуждало, как и наступившие сумерки, звездное небо, тихие звуки китайской музыки, доносящейся из питейного дома.

- Хорошо, - сказал я.

Мы вошли и у вежливой хозяйки взяли прейскурант, долго рас­сматривали фотографии девушек. Китаянка улыбалась.

- Не угодно ли самую лучшую девочку? Сюда, пожалуйста, не ушибитесь о верхнюю ступеньку.

Пахло розовой водой и еще чем-то пряным и приятным.

- Здравствуйте, господа, - поклонилась мне китаянка, - сюда, ложитесь сюда. Пожалуйста, извините, я сниму кимоно.

10. Сцена

Мы покинули публичный дом на рассвете. Было яркое солнеч­ное утро. Солнце играло на золоченых куполах ургийских храмов.

- Я возьму всю вину на себя, - сказал Гущин, - в конце концов, я тебя уговорил. И не раскаиваюсь, женщины всегда играли в моей жизни роковую подавляющую роль. Пострадать за женщин, что ж, из всех страданий - это лучшее.

- Хорошо ли ты провел время, Коля?

- Хорошо ли, - сказал я, - в этот вечер в китайском публичном доме, среди выцветших тумбочек и каких-то пятен на циновках я впервые за долгие месяцы был счастлив. Стыдно в этом признаться, но это так.

Однако, я уж перебрал многие варианты, как обмануть барона, и в конце концов пришел к печальному выводу: спасти нас может только случай.

11. Сцена

В дивизию мы добрались к полудню и сразу поняли: что-то происходит. Солдаты и офицеры дивизии были выстроены на берегу реки. Слышен был совершенно озверевший яростный крик барона.

- Очередная экзекуция, - шепнул я.

- Случай, который спасает нас, губит другого, - шепнул в от­ вет Гущин.

- Мерзавцы, - кричал барон, - Разве это штаб, разве это офице­ры?

- В чем дело? - спросил я шепотом одного из офицеров, пол­ковника Маркова.

- Муку подмочили, - также шепотом ответил мне Марков.

- На вес золота ценится в отряде мука, - яростно говорил ба­рон. - Доставляете ее с большими трудностями и громадными рас­ходами. В этот раз, переправляя через реку, муку подмочили. За подмоченную муку виновника, отвечавшего за доставку, пороть, а потом утопить в этой же реке.

Несчастного положили на